Секты и культы апеллируют не только к одиноким, отверженным и неприспособленным. Они обращаются также к людям с низкой самооценкой, с чувством неполноценности или собственной ничтожности. Однако уязвимыми могут стать и абсолютно «здоровые» люди. Секты и культы предлагают видимость смысла, цели и направления жизни, которые люди не могут найти в другом месте или определить для себя самостоятельно. Они предлагают спасение от одиночества – иллюзию общности, семьи, связи, высшей цели. Кроме того, людям очень лестно ощущать себя «посвященным в тайну», одним из избранных, и это способствует появлению чувства превосходства, граничащего с самодовольством, а иногда даже и с опьянением.
Все это приманка. После того как жертва оказалась в ловушке, применяется сила. Индивидуальность человека последовательно разрушается и заменяется идентификацией с группой, зависимостью от группы, посредством чего достигается единообразие. Потенциальные бунтари усмиряются путем устрашения, как явного, так и скрытого, – страхом физического или психологического насилия, страхом остракизма и исключения, страхом изгнания из сообщества в полном соответствии с христианским понятием «отлучения». Для человека с уже разрушенной самооценкой перспектива стать изгоем может означать ужасающую тьму и одиночество. Кроме того, у жертвы нередко программируется «механизм саморазрушения», который действует примерно также, как механизм обычного шаманизма. Человека убеждают, к примеру, что отступничество или непослушание станут причиной своего рода проклятия или личной катастрофы, а невозможность избавиться от этого убеждения превращает его в самореализующееся пророчество. При помощи таких приемов постепенно размывается граница между гуру и фюрером, с одной стороны, и между учеником и рабом, с другой.
Опасность, которую представляют собой экстремистские культы и секты, разумеется, не нова. Культы и секты существуют на протяжении многих тысячелетий. То, что они обратили на себя наше внимание сегодня, отчасти объясняется их разительным отличием от остального мира, в котором доминирует научный рационализм. Их влияние усилилось в последнее время вследствие разрушения других, более традиционных институтов, таких как семья и общество. Однако в последнее десятилетие угроза «промывки мозгов», ранее ассоциировавшаяся с сектами и культами, стала исходить совсем из другого источника. На пороге нового тысячелетия постепенно размывается грань между сектой или культом, с одной стороны, и религиозным фундаментализмом, с другой. И действительно, многие секты и культы на поверку оказываются проявлением религиозного фундаментализма. Любая попытка дать им другое определение ни к чему не приведет.
Первым приходит на ум исламский фундаментализм, считающийся потенциальной угрозой для либеральной западной цивилизации. Мы вспоминаем о десятках тысяч подростков, которые во время войны между Ираном и Ираком по приказу теократического режима аятоллы Хомейни безоружными шли в атаку на врага и даже на минные поля впереди регулярных войск, веря, что смерть на поле боя даст им пропуск в рай. Мы вспоминаем о террористах-самоубийцах в Ливане и Израиле, которые добровольно идут на смерть, подобно японским пилотам-камикадзе во время Второй мировой войны. А те из нас, кто следит за событиями в области культуры, знают о смертном приговоре, вынесенном Салману Рушди за его книгу «Сатанинские стихи». Смертную казнь вряд ли можно назвать легитимной формой литературной критики.
Однако ислам не обладает монополией на такую самодовольную ограниченность. Современная Индия испытывает все больше проблем с воинствующими индуистскими фундаменталистами. Возрождение переживает также иудаистский фундаментализм, наиболее драматичным проявлением которого можно считать убийство Ицхака Рабина. В Соединенных Штатах наблюдается разгул христианского фундаментализма, и перед некоторыми заявлениями и действиями его сторонников бледнеют действия фанатиков из других религий. Этот фундаментализм пропитал членов самозваной «милиции» вроде тех, что взорвали торговый центр в Оклахома-сити. Он доминирует в так называемом «евангелическом праве» Республиканской партии. Он контролирует телевизионные и радиостанции, а также владеет акциями других средств массовой информации, включая ведущие газеты. Он поощряет запрет и сжигание книг – как это происходило в Германии при национал-социализме. Иногда, несмотря на свою нетерпимость, он формирует странные альянсы с экстремистскими течениями других религий. Одной из таких организаций, к примеру, является «Евреи за Иисуса». Кроме того, иудаистский фундаментализм в Израиле сотрудничает с христианским фундаментализмом, мечтая восстановить Храм Соломона в Иерусалиме.
Движущие силы экстремистских религиозных течений аналогичны движущим силам сект или культов. Они основаны на той же предпосылке – разделении на избранных, которых ждет спасение, и на остальное человечество. Так, например, Дэвид Кореш и его последователи из Вако в равной степени могут быть отнесены и к секте или культу, и к иудаистско-христианскому фундаментализму. Японская организация «Аум Сенрике», ответственная за газовую атаку в токийском метро, обычно считается сектой, но по своей направленности она является апокалиптической фундаменталистской религией. В вакууме, который образовался после крушения коммунизма, Россия оказалась наводнена различными сектами и культами, самозваными спасителями и мессиями явно фундаменталистского толка.
На промышленно развитом Западе культы и секты в целом не приветствуются. То же самое можно сказать и о фундаментализме в некоторых регионах Соединенных Штатов. С другой стороны, более терпимые структуры официально признанных религий считаются вполне приемлемыми и даже достойными похвалы. Основные христианские конфессии – такие как Англиканская или Римско-католическая церковь – превозносятся как бастионы умеренности, морали и «семейных ценностей» и представляются как мерило нравственности. Тем не менее следует помнить, что практически каждая из главных мировых религий – и особенно монотеистических – прошла и может вновь пройти через периоды экстремистской лихорадки, нетерпимости и слепого фанатизма. Не стоит также забывать, что практически каждая мировая религия начиналась как секта или культ. Для людей, живших в то время, они представлялись такой же угрозой, как для нас сегодня секты и культы.
Даже самые свободные и либеральные из официальных религий современности содержат в себе остатки своего происхождения как секты или культа. Даже самые свободные и либеральные из них занимались – а нередко и продолжают заниматься – психологическими манипуляциями с использованием таких инструментов, как грех и вина, эмоциональный шантаж, наказание и воздаяние. Конечно, Римско-католическая церковь уже не может организовывать кампании по истреблению ереси, как Крестовый поход тринадцатого века против катаров. Ее инквизиторы уже не могут вершить суд по своему разумению и не обладают властью, сравнимой с той, которая была у современных гестапо и КГБ. Однако непримиримость церкви в таких вопросах, как права женщин, развод, контроль над рождаемостью и аборты, по-прежнему способна вызвать нравственные страдания миллионов людей и стать главным камнем преткновения на конференциях ООН. В Ирландии, несмотря на стремительную секуляризацию общества, церковь по-прежнему препятствует легализации разводов, а попытки политиков оправдать сексуальное поведение священников могут привести к отставке правительства. Для протестантства в целом охота на ведьм, устроенная Кромвелем, возможно, отошла в прошлое, подобно узаконенному убийству «Салемских ведьм» в Массачусетсе семнадцатого века. Однако даже в 1995 году Архиепископ Кентерберийский, говоря об англиканской церкви, настаивал на том, что пары, живущие вне брака, должны нести на себе психологическое бремя «греха».
