— Тогда уж лучше сразу зашивайте в саван всех больных, которые к вам поступают! — грубо ответила Анжелика. — В больницах, созданных господином Венсаном, у каждого больного своя постель. Но вы не допустили, чтобы в вашем заведении, где царят возмутительные порядки, тоже произвели перемены, потому что боитесь, как бы не пришлось держать ответ. Куда уходят все те пожертвования, о которых вы мне говорите, куда уходят деньги, которые дают городские власти? Неужели люди так бессердечны, а государство так бедно, что нельзя купить побольше соломы, чтобы ежедневно менять тюфяки под теми больными, которые пачкают их, а не оставлять несчастных гнить в собственных испражнениях! О, я уверена, когда тень господина Венсана бродит по больнице, она рыдает от горя!
Попечитель, уткнувшись в свой платок, изумленно смотрел на нее. За пятнадцать лет, что он попечительствовал над несколькими отделениями больницы, ему приходилось иметь дело со вздорными, крикливыми женщинами, скандалистками, непристойными проститутками. Но никогда никто из лежащих на этих жалких ложах не давал ему такой отповеди, да еще так превосходно выражая свои мысли.
— Женщина, — важно сказал он, выпячивая грудь, — судя по тому, как вы рассуждаете, у вас достаточно сил, чтобы вернуться к себе домой. Итак, если вы не цените оказанное вам благодеяние, покиньте наш приют.
— Охотно, — язвительно сказала Анжелика. — Но не прежде, чем мою одежду, которую при моем поступлении сюда с меня сняли и сунули как попало вместе с лохмотьями больных оспой, с одеждой чумных, как следует выстирают при мне. Иначе я выйду отсюда в одной рубашке, пойду на площадь Собора Парижской богоматери и буду там кричать, что все пожертвования знати и деньги из государственной казны идут в карман попечителей городской больницы. Я буду взывать к людям именем господина Венсана, совести нашего королевства. Я буду кричать так, что сам король потребует проверки счетов вашего заведения.
— Если вы это сделаете, — со свирепым видом склонился к ней попечитель, — то я прикажу вас связать и запереть вместе с сумасшедшими.
Анжелика вздрогнула, но выдержала его взгляд. Она вспомнила о славе, которую создала ей цыганка…
— А я обещаю вам, что если вы совершите еще и эту подлость, все ваши близкие умрут до конца года!
«В конце концов, я ничем не рискую, — подумала она, ложась на свое омерзительное ложе. — Ведь люди так глупы!..»
***
Когда она покинула эту ужасную больницу, свободная, живая, одетая во все чистое, парижский воздух, который некогда она нашла ужасным, показался ей свежим, просто восхитительным.
Она шла почти быстрым шагом, держа на руках ребенка. Сейчас ее тревожило только одно: у нее очень мало молока, и Кантор, который до сих пор проявлял удивительное благоразумие, становился беспокойным. Он проплакал всю ночь напролет, тщетно пытаясь высосать что-нибудь из ее пустой груди.
«В Тампле есть козы, — подумала она. — Я выкормлю своего малыша козьим молоком. Ничего, пусть он будет похож на маленького козленка».
А что сталось с Флоримоном? Конечно, вдова Кордо его не бросила, она славная женщина, но Анжелике казалось, что она рассталась со своим первенцем много лет назад.
Мимо нее шли люди со свечами в руках. Из домов доносился запах горячих оладий. Анжелика вспомнила, что сегодня второе февраля, праздник сретенья господня, внесения Иисуса во храм и очищения богоматери, и в этот день по обычаю все дарят друг другу свечи.
«Бедный мой маленький Иисус!» — подумала Анжелика, поцеловала Кантора в лобик и вошла в ворота Тампля.
Приближаясь к дому вдовы Кордо, она услышала детский плач. Сердце ее отчаянно забилось, подсказав ей, что это плачет Флоримон.
Спотыкаясь, навстречу ей бежал малыш, а за ним, бросая в него снежками, неслась стая мальчишек.
— Колдун! Эй, маленький колдун! Покажи-ка свои рожки!
Анжелика с криком бросилась к сыну, обхватила его свободной рукой и, прижав к себе, вошла в кухню, где старуха, сидя у очага, чистила лук.
— Как вы могли позволить этим бездельникам мучить его?
Вдова Кордо вытерла тыльной стороной руки слезившиеся от лука глаза.
— Потише, моя милая! Я и так позаботилась о малютке, хотя вы куда-то исчезли, и я не знала, увижу ли вас когда-нибудь. Но нельзя же, чтобы он целый день морочил мне голову. Вот я и выставила его на улицу подышать свежим воздухом. А что я могу сделать, если мальчишки называют его колдуном? Разве его отец и в самом деле не сожжен на Гревской площади? Придется ему привыкать. Мой парнишка был чуть старше, когда в него начали бросать камнями и дразнить Висельником… О, какой прелестный малыш! — И старуха, отложив нож, с восторженным видом подошла полюбоваться Кантором.
***
В ее жалкой комнатушке Анжелику сразу охватило чувство блаженства, и, положив обоих мальчиков на кровать, она поспешила развести огонь.
— Как я рад! — повторял Флоримон, глядя на нее своими блестящими черными глазками.
Он цеплялся за ее юбку:
— Мама, ты больше не уйдешь?
— Нет, мое сокровище. Посмотри, какого красивого братика я тебе принесла.
— А я его не люблю, — сразу же объявил Флоримон и ревниво прижался к ней.
Анжелика распеленала Кантора и поднесла его поближе к огню. Малыш потянулся и зевнул.
Боже! Каким чудом, несмотря на все страдания, смогла она родить такого пухленького ребенка!
Несколько дней Анжелика прожила в Тампле довольно спокойно. У нее еще было немного денег, и она надеялась на скорое возвращение Раймона.
Но однажды после полудня ее вызвал к себе бальи Тампля, в обязанности которого входил полицейский надзор за этим привилегированным островком Парижа.
— Дочь моя, — объявил он напрямик, — от имени господина великого приора я должен сообщить, что вам необходимо покинуть Тампль. Как вы знаете, он принимает под свое покровительство только тех, чья репутация не может нанести урона чести его маленького княжества. Итак, вы должны отсюда выехать.
Анжелика хотела было спросить, в чем ее упрекают, потом подумала, что лучше просто пойти и броситься в ноги герцогу Вандомскому, великому приору. Но тут вдруг она вспомнила слова короля: «Я не желаю больше слышать о вас!»
Значит, здесь знали, кто она! И может быть, даже опасались ее… Она поняла, что бессмысленно просить поддержки у иезуитов. Они честно помогали ей, пока было что защищать. Но теперь игра проиграна. Те, кто, как Раймон, скомпрометировали себя причастностью к этому темному делу, должны быть удалены.
— Хорошо, — сказала Анжелика, стиснув зубы. — Я покину Тампль до наступления темноты.
— Я знаю, что вы заплатили за комнату вперед, — сказал бальи, вспомнив о деньгах, которые она дала ему в день прихода Куасси-Ба. — Вас освободят от «выездного денье».
Вернувшись к себе, Анжелика сложила свои немудреные пожитки в небольшой кожаный сундук, тепло закутала обоих детей и усадила их рядом с вещами на тачку, которая уже сослужила ей службу при переезде в Тампль.
