— Нет, монсеньор, — ответил граф де Пейрак, — просто я думаю, что лучший способ уберечься от яда — ничего не класть в свой стакан, а все отправлять в желудок.
— Что вы хотите этим сказать?
— Вот что: ежедневно, всю жизнь принимайте крошечную дозу какого-нибудь сильнодействующего яда.
— И вы это делаете? — в ужасе вскричал архиепископ.
— С самого юного возраста, монсеньор. Вы ведь знаете, что мой отец пал жертвой какого-то флорентийского зелья, а ведь он всегда клал себе в рюмку жабий камень величиной с голубиное яйцо. Моя мать, женщина без предрассудков, нашла истинный способ уберечь меня от подобной судьбы. Один мавр, раб, привезенный из Нарбонна, научил ее, как защитить себя от яда при помощи самого яда.
— В ваших рассуждениях всегда есть что-то парадоксальное, и это тревожит меня, — озабоченно сказал архиепископ. — Вы словно жаждете всюду ввести реформу, хотя каждому известно, какие беспорядки в церкви и во всем королевстве породила Реформация. Ну скажите, зачем вам пользоваться способом, который не дает вам никаких гарантий, вместо того чтобы прибегнуть к испытанным средствам? Правда, для этого нужно иметь настоящий жабий камень и настоящий рог нарвала. Сейчас развелось немало шарлатанов, которые наживаются на этом и подсовывают вместо них невесть что. Но я знаю одного францисканского монаха, некоего Беше, он человек весьма ученый и занимается по моему поручению алхимией. Он достанет вам отменные противоядия.
Граф де Пейрак слегка склонил голову, чтобы взглянуть архиепископу в лицо, и его густые черные кудри коснулись руки жены. Анжелика отшатнулась. Но в этот момент она заметила, что на нем нет парика, что эти великолепные волосы — его собственные.
— Хотел бы я знать, — проговорил граф, — откуда он их достает? Ребенком я из любопытства убил немало жаб и мне ни разу не удалось обнаружить в их головах пресловутый жабий камень, который, как утверждают, именно там и должен находиться. Что же касается рога нарвала, то скажу вам: я объездил весь мир, и у меня сложилось непоколебимое убеждение, что нарвал — животное мифологическое, вымышленное, короче, в природе не существующее.
— О подобных вещах, граф, нельзя судить с уверенностью. Надо оставить место тайне и не утверждать, будто знаешь все.
— А вот для меня является тайной, — медленно проговорил граф, — как это человек вашего ума может серьезно верить в подобные… выдумки…
«Боже, — подумала Анжелика, — как дерзко он разговаривает с таким высокопоставленным духовным лицом».
Она смотрела на мужчин, взгляды которых скрестились. Первым обратил внимание на ее тревогу муж. Он улыбнулся ей, и эта улыбка причудливо сморщила его лицо, но зато открыла белоснежные зубы.
— Простите нас, сударыня, что мы затеяли этот спор в вашем присутствии. Его преосвященство и я — заклятые враги!
— Я никого не считаю своим врагом! — с возмущением воскликнул архиепископ. — Вы забываете, что у служителя бога сердце должно быть преисполнено милосердия! И если вы ненавидите меня, то у меня нет к вам ненависти. Но я пекусь о вас, как пастырь о заблудшей овце. И если вы не внемлете моим словам, я сумею выполоть с поля сорную траву.
— О! — воскликнул граф с каким-то зловещим смехом. — Вот достойный наследник кюре Фулька из Нейи, правой руки ужасного Симона де Монфора, который сжигал на кострах альбигойцев и испепелил утонченную цивилизацию Аквитании! До сих пор еще, четыре века спустя, Лангедок оплакивает уничтоженные сокровища и содрогается от ужаса, когда слышит рассказы о его зверствах. Я потомок самой древней ветви графов Тулузских, в моих жилах течет кровь лигуров и вестготов, и я вздрагиваю, когда встречаюсь взглядом с вашими голубыми глазами северянина. Вы — наследник Фулька, наследник грубых варваров, которые насаждали у нас сектантство и нетерпимость, вот что я читаю в ваших глазах!
— Моя семья — одна из древнейших в Лангедоке! — прогремел архиепископ, привстав со стула. Он произнес это с таким южным акцентом, что Анжелика едва поняла его — Вы же сами отлично знаете, дерзкое чудовище, что половина Тулузы принадлежит мне по наследству. Испокон веков половина тулузских земель является нашими родовыми владениями.
— Только четыре века! Всего каких-то четыре века, монсеньор! — выкрикнул Жоффрей де Пейрак, тоже поднимаясь. — Вы прибыли сюда в повозках Симона де Монфора с проклятыми крестоносцами! Вы — захватчик! Северянин! Северянин! И вообще, что вы делаете за моим столом?
Анжелика в страхе ждала, что сейчас начнется потасовка, но при последних словах графа Тулузского раздался дружный смех гостей. Архиепископ тоже улыбнулся, хотя довольно натянуто. Однако когда Жоффрей де Пейрак, чуть раскачиваясь, подошел к нему и, склонившись перед ним, принес свои извинения, тот охотно протянул ему для поцелуя свой пастырский перстень.
Анжелика была настолько сбита с толку, что не могла разделить общего веселья. Архиепископ и граф бросили в лицо друг другу отнюдь не пустячные обвинения, но ведь у южан смех нередко бывает всего лишь шумной прелюдией кровавой трагедии. Так Анжелика сразу окунулась в ту страстную, накаленную атмосферу, знакомую ей с детства по рассказам кормилицы Фантины. Что ж, благодаря кормилице она не будет чувствовать себя здесь чужой.
— Сударыня, вам не мешает табачный дым? — неожиданно спросил граф, нагнувшись к ней и стараясь поймать ее взгляд.
Она покачала головой. Нет, не мешает. Но тонкий аромат табака лишь усиливал ее грусть, пробуждая воспоминания о старом Гийоме, сидящем у очага со своей табакеркой, о просторной кухне замка Монтелу. Теперь и старый Гийом, и кормилица, и все, что составляло жизнь Анжелики, отошло в далекое прошлое.
Из кустов послышались звуки скрипок. Анжелика до смерти устала, но она с готовностью поднялась, когда маркиз д'Андижос пригласил ее. Танцевали в большом дворе, выложенном каменными плитами, около фонтана, из которого били освежающие струи. В монастыре Анжелику научили множеству модных па, и она не испытывала смущения среди всех этих весьма светских сеньоров и дам, большинство которых подолгу жили в Париже. Она впервые танцевала на настоящем балу и только начала входить во вкус, как вдруг поднялась какая-то суматоха. Гости толпой, тесня танцующих, бросились к столам. Любители потанцевать запротестовали было, но кто-то крикнул:
— Он будет петь!
Со всех сторон послышались возгласы:
— Золотой голос! Золотой голос королевства!
Глава 14
В эту минуту чья-то рука осторожно легла на обнаженное плечо Анжелики.
— Госпожа, — прошептала горничная Марго, — сейчас самое время незаметно скрыться. Господин граф поручил Мне отвезти вас в домик на Гаронне, где вы проведете брачную ночь.
— А я не хочу уходить! — запротестовала Анжелика. — Я хочу послушать певца, которого все так превозносят. Я еще не видела его.
— Он споет специально для вас, госпожа, для вас одной, граф заручился его согласием, — заверила ее горничная. — Вас ожидает портшез.
