— Не торопитесь применять на практике то, чему вас здесь учат. Лучше послушайте слова умудренных опытом; «Глупец, кто спешит и поминутно меняет свои привязанности». Вы не заметили, какие розовые щечки и озорной носик у вашей соседки справа? Между прочим, я слышала, будто эта молоденькая вдовушка потеряла очень старого и очень ворчливого мужа и не прочь, чтобы ее утешили.
— Благодарю вас за ваши советы, сударыня.
— «Новая любовь убивает старую», ведь так сказал мэтр Ле Шаплен.
— Любое поучение из ваших прелестных уст для меня закон. Прошу разрешения поцеловать ваши пальчики и обещаю заняться вдовушкой.
***
На противоположном конце стола разгорелся спор между Сербало и мессиром де Кастель-Жалоном.
— Я гол как сокол, — говорил Кастель-Жалон, — и, не скрою, продал арпан виноградника, чтобы приодеться и приехать сюда в приличном виде. Но клянусь, чтобы быть любимым, не обязательно быть богатым.
— И все-таки такой любви будет недоставать утонченности. В лучшем случае ваша идиллия будет напоминать идиллию какого-нибудь бедняка, который одной рукой поглаживает бутылку, а другой — подружку и с грустью думает, что ему придется расстаться со своими жалкими экю, которые он с трудом заработал, чтобы заплатить и за вино и за любовь.
— А я уверен, что любовь…
— Любовь в нужде чахнет…
Жоффрей де Пейрак засмеялся и, успокаивая спорщиков, протянул вперед руки.
— Мир, мессиры. Послушайте, что говорит нам наш мудрый учитель, чья гуманная философия должна разрешить все наши споры. Вот какими словами открывается его трактат «Искусство любви»: «Любовь аристократична. Чтобы заниматься любовью, надо быть свободным от забот о хлебе насущном, нельзя допустить, чтобы они торопили вас, заставляя считать дни». Итак, мессиры, будьте богаты и одаривайте своих возлюбленных драгоценностями. Блеск, рождающийся в глазах женщины при виде красивого ожерелья, легко может перейти в огонь любви. Лично я нахожу обворожительным взгляд, который нарядная женщина бросает на себя в зеркало. Сударыни, не пытайтесь убедить меня в обратном, не будьте лицемерны. Неужели вам понравится мужчина, если он настолько пренебрегает вами, что даже не старается сделать вас еще красивее?
Дамы, смеясь, начали перешептываться.
— Но я беден! — воскликнул де Кастель-Жалон с печальным видом. — Пейрак, не будь так жесток, верни мне надежду!
— Будь богат!
— Легко сказать!
— Кто хочет, тот добьется. Или, на худой конец; хотя бы не будь скуп. «Скупость — наибольший враг любви». Если ты нищ, не скупись на время, на обещания, иди на безумства и, главное, заставь свою подругу смеяться. «Скука
— это червь, который гложет любовь». Сударыни, не правда ли, вы предпочитаете шута чопорному ученому?.. Но все-таки я тебя утешу, дорогой Кастель-Жалон: «Любви заслуживает лишь достойный».
«Какой у него чудесный голос, как красиво он говорит», — думала Анжелика.
Поцелуй юного герцога жег ей пальцы. Однако, повинуясь ей, он сразу же после этого склонился к розовощекой вдовушке. Анжелика чувствовала себя одинокой и, не отрывая глаз, смотрела сквозь голубоватый дым курильниц на другой конец стола, где вырисовывалась фигура в красном — ее муж. Видел ли он ее? Бросил ли ей хоть один призывный взгляд из-под маски, которой он закрыл свое изуродованное лицо? Или же он забыл о ней и, как истый эпикуреец, бездумно наслаждается этой изящной словесной битвой?
— Знаете, я совершенно сбит с толку, — неожиданно воскликнул юный герцог Форба де Ганзк, немного привстав. — Я впервые здесь, в Отеле Веселой Науки, и, откровенно говоря, ожидал увидеть прелестную свободу нравов, а не услышать столь строгие слова: «Любви заслуживает лишь достойный». Неужели, чтобы покорить наших дам, мы должны стать святыми?
— Упаси вас боже, герцог, — смеясь, возразила вдовушка.
— Вопрос серьезный, — проговорил д'Андижос. — Дорогая моя, вам пришелся бы по вкусу нимб вокруг моей головы?
— О нет!
— Почему вы считаете, что достойный — это обязательно святой? — возразил Жоффрей де Пейрак. — Достойный человек способен на безумства, он весел, любезен, отважен, он сочиняет стихи, а главное — намотайте себе на ус, мессиры, — он великолепный любовник, всегда полный сил. Наши отцы противопоставляли любви куртуазной, возвышенной — любовь плотскую, низменную. А я говорю вам: соединим их воедино. Надо любить по-настоящему, всей душой и телом!
Помолчав, он продолжал более тихим голосом:
— Но не следует пренебрегать и сентиментальной восторженностью, которая, будучи не чужда чувственным желаниям, возвышает и очищает их. Вот почему я утверждаю, что тот, кто хочет изведать любовь, обязан обуздать свое сердце и свои чувства, следуя совету Ле Шаплена: «У возлюбленного должна быть только одна возлюбленная. У возлюбленной должен быть только один возлюбленный». Итак, выбирайте себе друга по сердцу, любите, а когда охладеете — расстаньтесь, только не будьте легкомысленными любовниками, которые опьяняются страстью, как пьяницы вином, не пейте из всех кубков одновременно и не превращаете храм любви в скотный двор.
— Клянусь святым Севереном! — оторвавшись от своей тарелки, воскликнул де Жермонтаз. — Если бы мой дядя-архиепископ слышал вас, он был бы совсем сбит с толку. То, что вы говорите, ни на что не похоже. Меня никогда ничему подобному не учили.
— Вас вообще мало чему учили, шевалье де Жермонтаз. Но что же в моих словах так смутило вас?
— Все. Вы проповедуете верность и распутство, благопристойность и плотскую любовь. А потом вдруг словно с церковной кафедры клеймите «опьянение страстью». Я передам это выражение моему дядюшке-архиепископу. Уверяю вас, в ближайшее же воскресенье он повторит его в соборе.
— То, что я сказал, — это просто человеческая мудрость. Любовь — враг излишеств. В ней, как и в еде, следует отдавать предпочтение не количеству, а качеству. Истинное наслаждение кончается, когда начинается распутство, ибо, погрязнув в нем, приходишь к отвращению. Разве тот, кто жрет, как свинья, и наливается вином, как бездонная бочка, способен упиваться прелестью изысканного поцелуя?
— Должен ли я узнать в этом портрете себя? — проворчал шевалье де Жермонтаз с набитым ртом.
***
Анжелика подумала, что этот шевалье хотя бы добродушен. Но почему Жоффрею словно доставляет удовольствие то и дело задевать его? Разве он не чувствует, какая опасность для него таится в этом неприятном визите?
— Архиепископ подослал своего племянника, чтобы он шпионил за нами, — сказал он ей накануне праздника.
И тут же беспечным тоном добавил:
— А вы знаете, мы с архиепископом объявили друг другу войну?
— Что произошло, Жоффрей?
— Ничего. Но архиепископу нужен секрет моего состояния, а может, даже и самое состояние. Он от меня не отвяжется.
