— О да, совершенно уверена. — И Анжелика слегка покраснела.
— Он не понял. Он опять рисковал, опять играл собственной судьбой.
— Пегилен, вы сведете меня с ума! — закричала Анжелика, тряхнув его за плечи. — Уж не надумали ли вы сыграть со мной злую шутку?
— Тс-с-с!
Он привлек ее к себе уверенным жестом мужчины, умеющим обращаться с женщинами, и, чтобы успокоить, прижался щекой к ее щеке.
— Я очень скверный человек, моя крошка, но терзать ваше сердечко — нет, на это я не способен! И потом, после короля нет другого человека, которого бы я любил так, как графа де Пейрака. Не надо терять голову, моя красавица. Может, он успел убежать…
— Но в конце концов… — громко начала она. Пегилен остановил ее властным жестом.
— Но в конце концов, — повторила она более тихим голосом, — зачем королю понадобилось арестовывать его? Еще вчера вечером его величество был к нему так благосклонен, и я сама случайно слышала, как король отозвался о Жоффрее с большой симпатией…
— Увы! Симпатия!.. А государственные интересы?.. Влияние окружающих?.. Не нам, бедным придворным, судить об истинных чувствах короля. Не забывайте, что он воспитанник Мазарини, и кардинал как-то сказал о нем нечто вроде: «Он не сразу найдет свою дорогу, но пойдет дальше других».
А вы не думаете, что это все дело рук архиепископа Тулузского, барона де Фонтенака?
— Не знаю… я ничего не знаю… — повторил Пегилен.
Он проводил Анжелику до ее дома, пообещал разузнать, что возможно, и прийти к ней завтра утром.
Возвращаясь домой, Анжелика лелеяла безумную надежду, что муж ждет ее там, но она застала лишь Марго, сидевшую у постельки спящего Флоримона, да старую тетку, всеми забытую во время этих празднеств, которая сновала по лестницам. Слуги ушли в город танцевать.
Анжелика одетая бросилась на кровать, скинув только туфли и чулки. Ноги ее отекли от сумасшедшей беготни по городу с де Лозеном. В голове была какая-то пустота.
«Я все обдумаю завтра», — решила она и погрузилась в тяжелый сон.
Ее разбудил крик с улицы:
— Каспаша! Каспаша!
Луна плыла над плоскими крышами городка. Со стороны порта и главной площади еще доносились крики и пение, но в их квартале было тихо, почти все спали, сраженные усталостью.
Анжелика выбежала на балкон и в полосе лунного света увидела внизу Куасси-Ба.
— Каспаша! Каспаша!
— Подожди, я сейчас открою тебе.
Чтобы не терять времени, она босиком сбежала по лестнице вниз, зажгла в прихожей свечу и открыла дверь.
Неслышным звериным движением мавр скользнул в дверь. Глаза его горели странным огнем. Она увидела, что он дрожит, словно объятый ужасом.
— Откуда ты?
— Оттуда, — неопределенно махнул он рукой. — Мне нужна лошадь. Скорее лошадь!
Он вдруг оскалил зубы, и лицо его исказила какая-то дикая гримаса.
— На моего господина напали, — прошептал он. — А у меня не было с собой моей большой сабли. О, почему я не взял сегодня свою большую саблю!
— Что значит «напали», Куасси-Ба? Кто?
— Не знаю, каспаша. Откуда мне знать, жалкому рабу? Какой-то паж принес ему маленькую бумажку. Господин пошел за ним. Я — следом. Во дворе того дома никого не было, стояла только карета с черными занавесками. Из нее вышли люди и окружили моего господина. Он выхватил свою шпагу. Но тут подоспели еще другие. Они избили его и бросили в карету. Я кричал. Я уцепился за карету. Двое слуг вскочили на запятки, и они били меня, пока я не упал, но вместе со мною упал и один из них, я придушил его.
— Ты задушил его?
— Своими руками, вот так. — И мавр, словно тиски, сжал и разжал свои розовые ладони. — Я побежал по дороге. Солнце очень пекло, и у меня язык стал больше головы, так я хотел пить.
— Иди попей, расскажешь потом. Она пошла вслед за ним в конюшню, где он долго пил из ведра.
— А теперь, — сказал он, вытирая толстые губы, — я возьму лошадь и поскачу за ними. Я всех их зарублю своей большой саблей.
Он разворошил солому и достал свои вещи. Пока он снимал с себя разодранный и испачканный атласный костюм и надевал свою повседневную ливрею, Анжелика со стиснутыми зубами вошла в стойло и отвязала лошадь Куасси-Ба. Солома колола ее босые ноги, но она не обращала на это внимания. Ей казалось, что она переживает какой-то кошмарный сон, бесконечно тягучий…
Словно она бежала к своему мужу, протягивала к нему руки. И в то же время сознавала, что никогда не сможет с ним соединиться, никогда…
Она смотрела, как удаляется черный всадник. Лошадь копытами выбивала искры из круглого булыжника, которым была вымощена улица. Затем топот постепенно затих, и в это время в предрассветном чистом воздухе родился новый звук — звон колоколов, сзывающий к утреннему благодарственному молебну.
Королевская брачная ночь окончилась. Инфанта Мария-Терезия стала королевой Франции.
Глава 28
Проезжая через деревни и цветущие сады, двор возвращался в Париж.
Среди полей, покрытых весенними всходами, тянулся длинный караван: кареты шестериком, фуры, нагруженные кроватями, сундуками и коврами, навьюченные мулы, лакеи и телохранители верхом на лошадях.
Из городских ворот навстречу им выходили по пыльной дороге депутации магистратов, которые несли к королевской карете на серебряном блюде или бархатной подушечке ключи от города.
Так этот шумный караван проехал Бордо, Сент и Пуатье, на который Анжелика, оглушенная и растерянная, едва обратила внимание.
Она тоже ехала в Париж вместе со всем двором.
— Уж коли вас держат в неведении, ведите себя так, словно ничего не произошло, — посоветовал ей Пегилен.
Он все чаще повторял свое «Тс-с!» и вздрагивал при малейшем шорохе.
— Ваш муж собирался в Париж, — поезжайте туда. Там все прояснится. В конце концов, может, это просто недоразумение.
— Пегилен, но что известно вам?
— Ничего, ничего… я ничего не знаю.
Он встревоженно оглядывался и уходил разыгрывать шута перед королем.
В конце концов Анжелика, попросив д'Андижоса и Сербало сопровождать ее, отослала в Тулузу часть своего багажа. Она оставила только карету и одну повозку с вещами и взяла с собой лишь Марго, молоденькую служанку — няню Флоримона, трех лакеев и двух кучеров. В последний момент парикмахер Бине и юный скрипач Джованни упросили ее взять их с собой.
— Если мессир граф ждет нас в Париже, а я не приеду, он будет разгневан, уверяю вас, — сказал Франсуа Бине.
— Увидеть Париж, о, увидеть Париж! — твердил юный музыкант. — Если мне удастся встретиться там с придворным композитором Батистом Люлли, о котором столько говорят, я уверен, он наставит меня на путь истинный и я стану великим артистом.
