– Борис Иванович и у других был, кто в дальних службах, – качала головой Катерина Федоровна. – Царь невесту выбрал, какие теперь смотрины?
– Наш ум – бабий! А Борис Иванович о царевых делах печется, о наитайнейших.
– Про Траханиотова слыхали? – спросила Катерина Федоровна. – У дворянина то ли в калужской земле, то ли в рязанской имение отнял, к своим имениям присовокупил. А про Леонтия Стефановича, про Плещеева совсем уж страсти рассказывают. Купцов на правеж ставит. Ярославский гость не дал ему, сколько спрашивал, – все ребра сломали.
Анисье Никитичне о Плещееве слушать всю правду и противно и боязно. Родной брат Прокопия Федоровича Иван Федорович товарищ судьи Земского приказа, а Леонтий Стефанович – судья.
Переводя разговор, Анисья Никитична воздух ноздрями попробовала.
– Вроде у нас дух хороший. Ездили мы в Симонов, в Новый, – ужас! На пустырях кучами – рыба, мясо. Все гниет, смердит. А люди с голода пухнут… Я каждое воскресенье при храме нашем голодных кормлю. Кормить бы каждый день – кишка тонка.
– Рожь нынешний год уродилась! – Катерина Федоровна много правды говорить остерегалась. Поторопилась уехать…
Происшествие на дороге
В Успенском соборе на службах Федосья тянулась взглядом к царю.
Дома призналась Дуне:
– Я теперь знаю, какое лицо у счастья.
– Да какое же?! – У Дуни от такого разговора в каждом глазу по солнышку.
– А ты посмотри на царя.
– Мы же к Троице завтра едем.
– Вернешься – увидишь.
* * *
Осенью в добрую погоду всякая дорога на русской земле – по золоту. Что ни лес – царский терем, купол небесный – Божий дар.
С холма, остановив лошадей, смотрели на Маковец, увенчанный Троицкой обителью.
– Как же я люблю собор Василия Блаженного и Спасскую башню, но здесь – дом Троицы единосущной!
Федосья опустилась на колени, поклонилась. И Дуня за сестрой на колени. Коснулась лбом земли.
В монастыре жили три дня.
Дни стояли солнечные. Решились ехать в обители Переславля-Залесского.
В какой-то деревеньке поили лошадей. Подошла поглазеть на проезжих собака. Морда веселая, глаза с искоркой.
Федосья кинула приветливому псу половину калача.
Лошади напились, поехали.
Дуня все поворачивалась, оглядывалась.
– Не егози! – сказала Анисья Никитична.
– Федосья хлеб собаке дала. Теперь за нами бежит.
Федосья посмотрела. Собака, верно, бежит. Морда радостная, лапами землю от себя толкает, играючись.
– Может, голодная, – решила Анисья Никитичка. – Дай еще кусок.
Федосья кинула собаке хлеб.
На лету поймала. Остановилась.
Впереди увал: вниз – долго, далеко, а на взгорье так под самое небо.
– А собака бежит! – сказала Дуня.
Остановились, вышли из кибитки.
Собака радостно скалила пасть.
– Возвращайся! – сказала ей Федосья. – Будь умной. Мы далеко едем.
Пошли садиться, собака ждала.
Федосья вернулась.
– Ты посмотри, какой впереди подъем! Обессилеешь. Дом потеряешь.
Сели, поехали. На взгорье дали отдохнуть лошадям, а веселая собака все еще веселая. Матушка Анисья Никитична придумала.
– Федосья, дай ей кусок мяса. Пока будет есть, мы далеко уедем.
– Мы же нездешние! – убеждала Федосья собаку. – Ешь – и домой!
– Можно, я поглажу тебя? – спросила собаку Дуня.
Собака отпрянула, а вот еду от Федосьи приняла, виляя хвостом. Кони взяли резво, собака вскинула морду, но мясо было уж очень вкусное.
Остановились у церквушки. Поклонились иконам, поставили свечи.
Пошли к лошадям – собака ждет. Морда счастливая.
Попросили священника. Посадил собаку на цепь. Батюшка налил в плошку молока. Но собака не променяла на молоко Федосью. Смотрела, поскуливала, металась.
– А мы уехали. Бросили, – сказала Дуня.
Синий камень
В Переславле Анисья Никитична сняла половину дома на берегу реки Трубеж. За рекой земляной вал. Через мост, в проем, и вот оно, сердце Переславля-Залесского, – Спасо-Преображенский собор.
– Самый старый храм Московского царства, – сказала Анисья Никитична дочерям. – Здесь молился святой князь Александр Невский. Это ведь его княжество. Возле собора стоял терем – родной дом Александра Ярославича. Он здесь и родился…
Берегом реки вышли к Плещееву озеру. Небо сливалось с водой. Земля по горизонту синей полоской, с зубчиками… Лес.
Вечерню отстояли в Спасо-Преображенском, а ранехонько поутру пеши совершили паломничество в Никитский монастырь.
Преподобный Никита был сборщиком податей, жестокий мздоимец. Здесь на холме, над озером, соорудил он себе столп. Господь за ревность в молитве наделил старца даром исцеления. Слава столпника дошла до черниговского князя Михаила. Князь был болен неизлечимо, но молитва Никиты одолела болезнь.
Федосью обрадовала нежданная встреча. В храме стояли вышитые золотом хоругви – дар монастырю царицы Анастасии Романовны, первой любимой жены царя Ивана Грозного.
Анастасия Романовна – светлая печаль русского народа. При ней царь Иван был добрым, мудрым, а, потерявши любимую супругу, стал Грозным. По всей правде ежели – чудовищем.
Федосье все чудилось: батюшка Никита хоть и невидим, но возле икон. Слушает, что паломники говорят, жалеет, кого не пожалеть нельзя.
Себя Федосья корила за несусветное: ишь какая хорошая! – святой столпник чуть ли не объявляется ей, но знала твердо: просить святого об исполнении девичьих желаний – суета. В доме, слава богу, ни болезней, ни горестей. Царь – само счастье, невесту нашел себе. О Марии Милославской помолиться? Марии о замужестве самое время думать. Такая она складная, строгая, но получше поглядеть – нежная, ласковая и в глазах потаенное о хорошем. Кто сватов пришлет? Отец – стольник. Ни денег, ни имения… Знатные да богатые семейства ищут родню среди богатых и знатных.
О себе Федосья подумать не догадывалась… Помнить помнила: шестнадцатый год идет, и никого, ничего себе не желала, будто у нее все уже решено.
От богомольцев узнала: на озере, под монастырем, есть камень синий. У этого камня девицы мужей просят, пригожих, богатых…
Пригораживая рот ладонью, паломница спросила у Федосьи:
– У камня была?
– Не-е-ет.
– А чего нет?.. Всего и делов: ладонь на камень положила, на озеро поглядела и – к Никите. Никита добрый, отмолит грех. А жениха получишь по твоему желанию.
