На подворье Новгородском протопоп святейшего не нашел. Никон ставил патриаршьи палаты на месте двора царя Бориса, часть комнат для жилья были пригодны, и патриарх переехал в Кремль.
Увы! К святейшему Аввакума не пустили. Новый патриарх – новые порядки. Теперь всякий поп, получая место, должен благословиться у святейшего. Очередь на утверждение была огромная. Иные стояли по месяцу и больше.
Аввакум отправился к Стефану Вонифатьевичу.
А тот постарел, потишал.
– Подождать надо. Никон ныне уж очень суров. Искушение властью. Натешится – пообмякнет. Ладно! Государю о тебе скажу. Но тоже не теперь. Теперь нельзя, государь не станет слушать. Для него Никон – человек правды. А дела-то у государя зело государственные, наитайнейшие.
Об этих наитайнейших делах Борис Иванович Морозов приезжал говорить с Федосьей Прокопьевной. У боярыни ум здравый, и человек она свой.
– Алеша у меня был, – доверился Борис Иванович своей любимице. – От гетмана Богдана Хмельницкого послы пожаловали. Гетман Войска Запорожского просится со всеми землями, с городами под государеву царскую руку. А это война с Речью Посполитой.
Федосья сидела у стола, на столе книги, как когда-то у ее учителя.
Открыла Евангелие, прочитала:
– «И весь народ искал прикасаться к Нему, потому что от Него исходила сила и исцеляла всех».
– Это ты о чем? – спросил Борис Иванович.
– Мышке жить возле медведя надежней. Лиса не подойдет, енот тоже не осмелится… А от войны все одно никуда не денемся. На днях видела государя в броне, в шлеме. Марии Ильиничне показывался. Царице муж-воин пришелся по сердцу.
– Говоришь о войне без страха, как о деле сбывшемся! – Борис Иванович выглядел озабоченным.
– Войне быть, но покуда, слава богу, мир… Тебя, Борис Иванович, государь слушает.
– Слушает. Одним ухом, – признался ближний боярин.
– Пусть одним, но слушает… Много чего впереди, – усмехнулась Федосья Прокопьевна. – Государь души не чает в новинах. Сегодня стояла обедню в Успенском соборе, а будто в Киеве была. Певчие поют, как в Малороссии, попы служат по-киевски, владыку и царя славят на греческом языке.
– Хорошее перенять у восточных патриархов не грех, – сказал Борис Иванович. – У них христианство старее нашего чуть ли не на тыщу лет. Москва – пятая. Константинопольский патриархат, Александрийский, Антиохийский, Иерусалимский. Мы – пятые.
Федосья Прокопьевна взяла одну из книг со стола, поднесла Борису Ивановичу.
– Ты читал Никонову «Следованную Псалтырь»?
– Прости старика, голубушка! Книгу мне святейший прислал… Открыл – Псалтырь и Псалтырь…
– Это такая Псалтырь, Борис Иванович, оторопь берет!
Федосья открыла наугад Никонову и другую, старую, Филаретову.
– Тридцать восьмой псалом, шестой стих. – Прочитала по старой книге: – «Се пядию измеряны положения еси дни мое». Читай Никонову.
Борис Иванович прочитал:
– «Си пяди положил еси дни моя»…
– Не перевод, а порча святой книги! – Федосья Прокопьевна говорила негромко, но грозно. – Дни пядию измерены… Так было. А ныне «пяди положил». Какие пяди?
Полистала Никонову книгу.
– Псалом девятый, стих десятый. «Помощник во благовремениях в скорбех». А вот как было: «Помощник во благо время в печалех». В этом же псалме, двадцать первый стих. Было: «Постави Господи законадавца над нами…» У Никона: «Постави Господи законоположителя».
Борис Иванович не знал, что и сказать, а Федосья ждала его слова.
– Никон привез с Соловков Арсена Грека. Арсен был сослан на исправление.
– А теперь сам исправляет! Добрую книгу на худую.
Борис Иванович руками всплеснул.
– Федосья! Голубушка! Не серчай! Книги – дело ученых. Огорчает – не читай. Никон-пастырь от Бога… Нестроений много накопилось. Государю святейший помощник верный.
– От Бога, говоришь, Псалтырь? А по Москве шепотки: мордвин Богом себя возомнил. Кто Никону поперечит – тот хулитель Христа. Попов, неправды не терпящих, по монастырским тюрьмам распихивает.
Борис Иванович смотрел на Федосью Прокопьевну со страхом в глазах.
– Угости клюковкой с медом. Голубушка, наберись терпения. Такое время. Бунты утихомирили. Никон, дай срок, тоже станет смирнее. Палка – не учитель. Учитель, голубушка, – терпение. Никон это поймет.
Расправа с недовольными
Никон стал шестым патриархом Московским и всея Руси.
Единомышленник ревнителей благочестия, он уж в Новгороде начал вводить новшества в службу и в жизнь церкви. Запретил в своей епархии «многогласие». Так называлась обычная для того времени служба, когда священники, сокращая время церковного стояния, одновременно пели разные части обедни, утрени, вечерни. Ввел проповедь, ввел пение на греческом языке, славянского, впрочем, не отменяя.
Заняв престол патриарха, Никон ревниво исследовал деяния своих предшественников.
Первый патриарх всея России Иов для возвышения архиерейских кафедр ввел митрополии: Новгородскую, Ростовскую, Казанскую, Крутицкую. Архископиями стали Вологодская, Суздальская, Рязанская, Тверская, Смоленская. Создал три новые епископии: Псковскую, Карельскую, Астраханскую.
Иов издал девять богослужебных книг, среди них «Триодь Постную», «Цветную», «Октоих», «Минею Общую», «Чиновник» и «Служебник». Написал «Повесть о честнем житии царя Федора Ионовича».
Миссионеры патриарха Иова крестили народы Севера и Сибири. Он основал несколько обителей, а в Москве – Донской монастырь.
Отправил в Кахетию, грузинскому царю Александру, священников и лучших иконописцев.
Патриарх Иов был алмазом веры и правды. Лжедмитрия и бояр-предателей он проклял.
Его пришли убить во время службы в Успенском соборе, а он молился перед иконой Владимирской Божией Матери. Убийцы дрогнули, сорвали со святителя церковные одежды, увезли в Старицу.
Великая жизнь.
Мощи Иова перенесли в Москву без Никона, 5 апреля он с мощами митрополита Филиппа был в дороге, пришел в Москву 3 июля.
Второй патриарх – Ермоген – прославил себя как стоятель против врагов крепкий, как пастырь, полагавший душу свою за овец.
Составил «Сказание о явлении Казанской иконы Божией Матери», тропарь «Заступнице Усердной».
Ермоген отказался писать к народу грамоту, призывая положиться на волю польского короля Сигизмунда.
Поляки и бояре уморили великого святителя голодом в Кремле. Но он успел благословить народ «души свои положити за дом Пречистой и за веру».
От голода святитель не умер бы, привык к постам, но ему не давали воды.
