– Можешь ли ты, мудрейший Урак-мурза, – а может, тебе приятней называться князем Урусовым? – можешь ли ты кратко и ясно сказать о существе твоей религии? – Суть ислама – Коран. Это большая книга, заключающая в себе всю жизнь человека и жизнь всех времен. Книга мудрых и книга каждого. – Урак-мурза обеими руками коснулся бороды. – Для меня учение Мухаммеда заключено в стихах Корана, которые и тебе понятны. В суре «Мухаммед» пророк сказал: «О вы, которые уверовали! Повинуйтесь Аллаху, и повинуйтесь посланнику, и не делайте пустыми своих деяний!» Разве этого недостаточно, чтобы прожить свою жизнь, думая об Аллахе?
– Прочитай мне, Урак-мурза, одну суру целиком.
– В Коране есть суры очень длинные – «Короны», «Скот», «Преграды», но есть суры в несколько строк. Я прочитаю тебе суру «Очищение»: «Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Скажи: „Он – Аллах – един. Аллах вечный; не родил и не был рожден, и не был Ему равным ни один!“
– Мне нравится ислам! – воскликнул Вор. – Ради исполнения чаяний моих я готов уверовать в Мухаммеда.
Тут доложили о коморнике.
– Пусть войдет, – разрешил государь. Он ожидал увидеть Георга Гребсберга, но в комнату почти вбежал совсем юный пан, в пылающем огнем кафтане.
– Ваше величество, царица всея Руси посылает вам привет и поклон!
– Благодарю тебя за весть, но где она теперь и кто ты? Я тебя никогда не видел среди слуг ее величества.
Что-то очень знакомое было в лице юного пана, ревность кольнула в сердце: каких все красавчиков подбирает в свой штат ее величество!
И узнал наконец, и рассмеялся, как мальчишка, без обычных нарочитых гадостей своих.
– Марина!
Выбежал из-за стола, поднял царицу на руки, расцеловал. Поставил. Обошел.
– Ай да пан! Ай да молодец!
Взявши за ручку, повел к столу, посадил на свое место. Стул для него, прибор для царицы стольники принесли и поставили в единый миг.
– Какая у тебя прислуга! – удивилась Марина Юрьевна.
– Я еще подумаю, где впредь быть моей столице. Отчего бы и не в Калуге? К моим друзьям ближе. – Он показал на своих сотрапезников.
Выпили за здоровье государыни.
– Какое вино! – изумилась Марина Юрьевна.
Вор сиял радостью.
– Для моей царицы я хоть само солнце подам на стол.
– Кошелев, я даже по тебе соскучилась, – сказала Марина Юрьевна шуту.
– Государыня, не в моих силах поднести солнце, это может один только государь. Примите от меня цветок.
В его руках очутилась роза. Он поднес ее с поклоном.
– Боже мой! Да это же только в Польше возможно! И, разумеется, не зимой.
– Откуда у тебя взялся цветок?! – выпучил глаза Вор. Он взял у Марины Юрьевны розу, понюхал, потрогал шипы, передал Урусову, Урусов дал подержать цветок брату.
– Мы словно у себя в Крыму.
Все смотрели на шута.
– Ты же не выходил из комнаты? – Вор вернул розу царице, обошел кругом стола Кошелева. – А ну сказывай, негодник, как ты сотворил чудо!
– Развенчанные чудеса хиреют на глазах.
– Я тебя на дыбу вздерну, говори! Я, может, сам колдун, но чтобы из ничего создать среди русской зимы розу?!
– Напрасно вы так, господа! – сокрушенно покачал головой шут. – От ваших жестоких слов моя роза уже завяла.
Он подошел к столу и взял у царицы опустивший головку цветок.
– Грустно, господа!
И все вдруг увидели на ладони Кошелева большую серую мышь. Шут опустился на колени, пустил мышь на пол. Она метнулась по комнате, юркнула в щель.
– Так что же это было, шут?! – воскликнула Марина Юрьевна. – Роза или мышь? А может быть, что-нибудь третье?
– Это наша любовь к вашему величеству, – поклонился шут. – Любовь, превратившая мышь в розу.
– Как же я рада, что здесь, с вами. Ваше величество, я счастлива!
– А уже вечереет, – сказал его величество, глядя на сияющие солнцем окна.
Гости выпили чаши за здоровье своих повелителей и оставили царя и царицу с их жаром вспыхнувшей любви.
84
Нареченный патриарх Филарет, отслужа литургию, пришел в келью озабоченный, горестная морщина, ранее небывалая, резко обозначилась на челе.
В келье его дожидались князь Борис Ногтев, Матвей Плещеев, Постник Ягодкин.
– Бедная, бедная Россия! На архиерейской службе две старухи, дед да десять казаков, которые приставлены ко мне, чтоб не сбежал. – Филарет, как на обидчика, уперся глазами в Плещеева. – Что скажешь?
– Владыка, за теми, кто на твои службы ходит, у гетмана особый досмотр.
– А я думал – митрополит, которого сами вы зовете патриархом, стал не нужен русским людям.
– Владыка, ты – наша крепость и надежда! Мы пришли к тебе за советом. Табор не сегодня завтра разбежится. Если нас силой не повлекут к королю, а скажут: «Идите на все четыре стороны» – где правды искать, у кого?
– Куда бы вы ни пошли – все останетесь в России, – сказал Филарет, открывая наугад Евангелие. Прочитал: – «И шло за Ним великое множество народа и женщин, которые плакали и рыдали о Нем»… Люблю открыть святую книгу, изумиться прочитанному… Множество народа, идущее за ним, для нас радостно, но ведь и за нами пойдут толпы. Страшно выбирать дорогу. Не в пропасть ли? – Перед нами три прямоезжих, – сказал Плещеев, – в Москву с повинной, к королю – Смоленск воевать, в Калугу – в яму Лжи.
Постник Ягодкин усмехнулся: он знал четвертую – гульнуть по Руси и, повеселясь, спрятаться за Камнем, в Сибири.
– Шуйский продает царство лютеранам, те, кто пойдут к нему, отпадут от матери нашей православной Церкви. Кто присягнет королю, тот продаст себя и потомков своих латинской ереси. Самозванец – царь разбойничьих шаек. Разбойники иного, кроме разбоя, не ведают. Сначала вырежут и ограбят бояр, потом гостей и купцов, а там за дворян возьмутся, за богатых мужиков… России нужен природный самодержец. Надо звать на царство королевича Владислава.
– Значит, опять нам стоять против Москвы? – спросил князь Ногтев.
– За Россию надо стоять, за веру.
– Мы с тобой, владыка! – сказал Матвей Плещеев и первый подошел к руке нареченного патриарха.
9 марта в Тушино привезли от Сигизмунда письмо. На требование миллионов отвечал, что если Марина и Лжедмитрий смирятся, то пошлет Потоцкого с войском уничтожить полки Скопина, а царя Шуйского низвергнуть. Потоцкий привезет для войска жалованье, сумму жалованья Сигизмунд не называл.
Тушинцы просили для своей царицы в удел Новгород и Псков, для Вора – особое княжество. Король обещал дать им доходы с Рязанской и Северской земель.
Королю не поверили, но все же решили ждать Потоцкого. Ждали неделю – Потоцкий, бывший под Смоленском, с места не стронулся.
