– Еще вчера я мечтал о словах, которые услышал сегодня, – сказал Вор пану Станиславу, – но сегодня… Огромное войско князя Дмитрия Шуйского покинуло Можайск и движется к Смоленску.
Цокая языком, влетел в комнату, скача на палке, шут Кошелев.
– Ты прав, мудрец-наоборот, – улыбнулся проказе Вор. – Мой шурин, подойдем к окну.
Окна были распахнуты, июнь выдался знойным.
По площади проходили хоругвями, ротами, сотнями поляки, русские, казаки. Человек на коне останавливал каждую хоругвь, роту и сотню, осматривал и отпускал.
– Это же их милость пан Сапега! – воскликнул Мнишек. – Гетман Сапега, – сказал Вор. – Ян Павлович пришел служить моему величеству и получил от войска клейноты военной власти.
– Каков же будет ответ королю?
– Пусть его величество передаст мне войско, сам же отправляется в Краков.
– Ваше величество, я – Мнишек, мне дороги ваши интересы, как собственные.
– Я заплачу королю триста тысяч золотом… как только возьму Москву.
– Но король сам собирается взять Москву. Он послал на Шуйского коронного гетмана Станислава Жолкевского. Правда…
– Что правда?
– Король дал Жолкевскому только две тысячи крылатых гусар да тысячу пехоты… Но к Цареву-Займищу, куда направляется гетман, должны прибыть Зборовский и Заруцкий.
– У Зборовского – три тысячи гусар, у Заруцкого тысяч пять казаков. С десятью против сорока? У князя Шуйского – сорок тысяч войска да еще Делагарди.
– У Делагарди шведов не более пяти тысяч, остальные – наемники из немцев, французов, англичан… От верных людей известно: они готовы изменить русским.
– Измена – дело надежное. Но сорок тысяч – это сорок тысяч… Пан Станислав, друг мой, я подарю королю Северскую землю, я отдам ему Ливонию, я дам королевичу Владиславу сто тысяч, и все ведь только за то, чтобы избавить его королевское величество от забот… Я обещаю, укрепившись в Москве, послать мое войско воевать со шведами. Неужели этого мало королю?
– Увы! Сигизмунд желает на одну свою голову три короны.
Тут снова ворвался в комнату на деревянном своем скакуне шут Кошелев.
– На Москву! – кричал он. – На Москву!
– Ты, как всегда, прав, мой друг, – тонко улыбнулся Вор. – Пока московское войско будет сражаться с Жолкевским, я пойду и возьму Москву.
87
Истории народов – это своды побед, где если и приходится сказать о поражениях, то и поражения подносят как торжество героев-мучеников. Без такой истории государство немыслимо. Одно нехорошо. Такая история ведет к благодушию (мы сильнее всех), прибавляет спеси, да не ума. Ради самого народа, ради его будущего надо иметь книгу Измен и поражений, в которой все изменники, все горе-воеводы оставались бы в вечном позоре и проклятии. Не для того, чтобы помнить о зле, а для того, чтобы новые поколения были предупреждены о возможной слабости своего духа, чтобы узнавали измену в любой ее личине. Узнавали в ее зародыше и освобождались бы от такого зародыша.
Сражение возле села Клушина вошло бы в книгу Измен, в книгу воеводской беспечности и позора отечественного оружия.
В ночь с 23-го на 24 июня над Русской землей засверкала видимая и днем новая звезда Погибели. Имя ей – Жолкевский.
В 1610 году Станиславу Жолкевскому, великому коронному гетману, было шестьдесят три года. Его слава началась при Стефане Батории. Он принимал участие во всех серьезных военных предприятиях Речи Посполитой и был удостоен булавы польного гетмана. Он подавил в 1596 году восстание Наливайки, а в 1606-м мятеж Зебржидовского. Сигизмунд в награду за верность пожаловал ему Киевское воеводство.
Теперь под Царево-Займищем отряд Жолкевского, состоявший из тысячи пехотинцев, четырех тысяч гусар, пяти тысяч казаков, оказался между осажденным городом – у Елецкого и Валуева было шесть тысяч – и огромной армией князя Дмитрия Шуйского.
Зборовский, Заруцкий, Михаил Глебыч Салтыков предложили гетману уходить к Смоленску, пока русские не догадались о невыгодном положении отряда и не сомкнули вокруг него смертельное кольцо.
– Что сообщают ваши лазутчики? – спросил гетман Салтыкова.
– Дворяне письма читали и друг другу передавали. За Шуйского умирать никто не хочет, королевичу Владиславу присягнули бы, когда б королевич в православие крестился.
– Крещение – дело патриарха… А какие известия из лагеря Делагарди? – Вопрос относился к немецкому полковнику.
– За последние два дня к нам перешло сто сорок солдат: французов, англичан, шотландцев. Наемники отказались служить Шуйскому, но князь Дмитрий заплатил им десять тысяч, по рублю на солдата… Это мало, наемники обещают в сражении не участвовать.
– Что говорят шведы?
– У шведов генералы Делагарди и Горн.
Вечерело. Солдаты разводили на ночь костры.
– Вот мой приказ, – сказал Жолкевский, положа руки на стол ладонями вверх и разглядывая их, как некую таинственную карту. – Пушки я спрятал в лесу еще прошлой ночью. Они уже в пути. Через час стемнеет, всей конницей выступаем… на Клушино.
– На Клушино?! – изумился Заруцкий.
– Нас там не ждут. Один бодрствующий стоит пяти спящих.
В рассветном сумраке проступали холмы, деревья, крыши изб.
Жолкевский словно уже был здесь, а может, и был! Он избрал для себя самое высокое место, откуда Клушино и впрямь умещалось на его ладонях.
Бой начался расстрелом из пушек лагеря шведов, и тотчас гусары и казаки двумя колоннами обрушились на оба лагеря. На более просторный – наемников – и на тесный, неудобный для обороны лагерь русских.
Шведы Делагарди дружными залпами остановили нападавших, но наемники из немцев, французов, англичан и шотландцев начали перекрикиваться с наемниками Жолкевского. Побежали на польскую сторону по двое, по трое, потом и вовсе устроили переговоры. Измена торжествовала.
Русским войском правили воеводы Страх и Трусость. Сорок тысяч бежали от шести тысяч. Иные храбрецы вставали поперек бегства, встречали врага лицом к лицу, гибли, оставленные товарищами. Князь Яков Борятинский был убит, князь Андрей Голицын ранен. А вот Василий Бутурлин остался целехонек, сдался сам и полк свой сдал.
Опамятовались за избами села. Князь Дмитрий Шуйский спрятался за пушкарей, а те всегда молодцы – встретили гусар ядрами. Здесь-то и положил голову рыцарь из знаменитого рода Ланцкоранских Станислав Бонк-Ланцкоранский.
Делагарди и Шуйский, получив передышку, строили конницу, за нею в кустарнике пехоту, но Жолкевский ударил во фронт и, когда бой закипел, во фланг.
Было несколько минут, когда коронный гетман потерял нити сражения. Чудовищную тесноту схватки накрыло облако пыли. Даже знамен не было видно. Жолкевский озирался, не зная, послать или не послать последнюю сотню гусар, но тут облако покатилось стремглав в московскую сторону.
