И был там вопль и рев, и – смолкло, но никто не вышел из землянки.
– Посмотри, что там! – приказал поручик своему жолнеру.
Жолнер наклонился над входом в землянку.
И тут из тьмы на него выскочило огромное, кровавое и зубами клацнуло по горлу. Ударил фонтан крови, жолнер упал, существо исчезло. Солдаты по команде дали залп, и второй, и третий.
Наконец двое смельчаков приблизились к землянке и стали тыкать в нее копьями. Вдруг за одно копье ухватились, втянули жолнера вовнутрь, и тот как завороженный ушел за копьем своим, и через мгновение труп со свернутой набок головой был выброшен из тьмы на свет.
– Матерь Божья! – вскричал юный поручик, не зная, что приказать солдатам, но они уже катили бочонок со смолой.
Смолу подожгли, бочонок вогнали в землянку, и оттуда валил черный дым и долго жутко пахло сгоревшим мясом.
57
Вор кричал и топал ногами на хорунжего, привезшего от гетмана Рожинского устную угрозу:
– Пусть пан Меховецкий немедленно убирается не только из покоев его царского величества, но и прочь из Тушина. Промедлит – лишится жизни.
– Это не Меховецкому – это мне угроза! Рожинский забыл всякое приличие!
Меховецкий, когда хорунжий ушел, поспешил одеться, но потом раздумал.
– Надо сию же минуту послать за казаками Заруцкого. Пусть станут лагерем вокруг дворца.
– Но отчего Рожинский взбеленился?
– Оттого, что не имеет никаких военных успехов, государь.
За донцами было послано. Меховецкий снова надел шубу, но время наступило обеденное. Шуба была снята, сели обедать.
– У меня не идет из головы этот русский зверь, загрызший, удавивший, изрубивший до смерти четырнадцать человек да еще семерых ранивший.
– Случай чудовищный, – согласился Меховецкий, – я в последние дни много думаю о русской опасности.
– О русской опасности?
– Да, государь. Вы только посмотрите, как они расправляются друг с другом. Их насилие над собой не знает, кажется, никакого предела. Они детей убивают и калечат. Свое племя выкорчевывают!.. Так как же они поступят с нами, когда вдруг опамятуются и обратят свои взоры на пришлых, на чужих? Этот сгоревший русский ответил на мой вопрос сполна.
– Отчего мы думаем об этом… Не лучше ли вспомнить баню. Ах, какое это было зрелище!
– Но оно-то и кончилось убийством.
– Милый мой Меховецкий, сегодня в России всякое дело кончается – убийством. Так будет до той поры, пока русские не освободят для меня мой трон.
Меховецкий грустно крутил перед собою, за косточку, тушку жареной куропатки.
– Русского царства не существует, но русские люди никуда не подевались. У них нет предводителей, но они жаждут иметь таких предводителей.
– Пусть изберут меня! – засмеялся Вор.
– Вами управляет Рожинский, а Рожинского они не захотят себе в вожди. Советую, кстати, прислушаться к имени Скопин-Шуйский. Некогда он был меченосцем вашего величества.
– Избавь, Меховецкий, хоть за обедом от всей этой суеты… Перед моим взором – златовласая Аврора… Меховецкий, почему она не у нас?
С грохотом и треском распахивались двери, и некий топочущий клубок катился, нарастая, к столовой палате.
– Ты здесь?! – Рожинский схватил Меховецкого за шиворот, крикнул своим: – Убейте его!
На Меховецкого навалились сразу пятеро, поволокли от стола, тыча в тело кинжалами.
Вор стал бледен как снег.
– Молчишь? – спросил его Рожинский. – Молчи, не то и тебе сверну голову с шеи.
И бросил к его ногам его собственный тайный указ в города: всех, кто приезжает сбирать налоги, хватать и топить в прорубях.
Наутро была Дума, и никто, ни единый человек не поднял вопроса об убийстве в доме государя. Русские, как всегда, молчали, поляки петушились друг перед другом, не умея прийти к единому мнению. Взволноваться было от чего.
Обсуждали, во-первых, тайные письма Вора в города, а во-вторых, происшествие во Владимире, вызванное как раз действиями войскового правительства Млоцкого. Верный государю Дмитрию Иоанновичу воевода Мирон Вельяминов-Зернов, защищавший Владимирскую землю сначала от Наливайки, потом от казачьих шаек, не признал права и за комиссарами Млоцкого облагать народ налогами. В Юрьеве-Польском восстали стрельцы, в Решме крестьяне убили воеводу-поляка, в Гороховце и в Холуе посадские люди перебили казаков и присягнули царю Шуйскому. В Шуе смутьяны наголову разбили суздальского воеводу Федора Плещеева, который пришел усмирять бунты.
Все эти восстания лучше любых защитников оправдывали действия государя, который без боев получил столько городов и который мог их все потерять от неразумности шляхетского своеволия. Выборному правительству Млоцкого дали отставку.
На обед государь явился веселый и голодный. Увидел за столом у себя человека в двурогой шапке с бубенцами.
– Ты шут? – спросил Вор.
Человек обмакнул большой палец в масло и показал фигу. Вор гоготнул, нагнулся и слизал масло с пальца шута.
– Как ты здесь очутился?
– Я – подарок тебе.
– От кого?
– Не задавай дурацких вопросов.
– Ты намерен со мной разговаривать забываясь?
Лицо у шута было непроницаемым.
– Я намерен молчать, но что оно, мое намерение? Ты намерен взять Москву, да где тебе.
– Я спрашиваю серьезно: кто тебя послал сюда?
– Тот, кто на небе.
– Бог, что ли?
– Нет, пан Меховецкий. Что, дурак, прикусил язык? Не болтай попусту. Попусту позволь мне молоть, может, чего-нибудь и вымолотим.
Вор осмотрелся, увидел в комнате купца Варуха.
– Великий государь, – купец поклонился, – шута Петра Кошелева сыскал тебе на потеху, на успокоение и наставление бедный пан Меховецкий. Сам он не успел устроить эту встречу.
Варух подошел к большому сундуку.
– Здесь приданое шута.
– А здесь твое приданое. – Шут в мгновение ока очутился возле купца и выпростал его пояс, рассыпал по полу монеты и небольшие мешочки с монетами. – Не смущайся, государь. Что упало, то твое. Ступай, купец, пока я у тебя в животе твоем не поискал денежек.
Варух снова поклонился государю.
– Ваше величество, дозвольте видеть очи ее величества Марины Юрьевны.
– Дозволь, – сказал шут, кладя руку на плечо государя, – он и ей что-нибудь даст. Значит, есть с чего давать.
Вор треснул шута по руке.
– Послушай, да ты горбат, кажется.
– Ошибаешься, государь. Это у меня крылья прорастают.
