Прожили, однако, зиму. Только весна тоже не порадовала.
Озимый ячмень вымерз. По самой ранней воде Еремей Пашков ходил с казаками в Албазин. Тоже ни с чем вернулся. Город был пуст.
Есть предание, будто Аввакум освящал Албазин. Сам он об этом походе ни словом не обмолвился, а ведь о такой службе как ему было не помянуть в челобитных к царям, к Алексею да к Федору?
Сочинять напраслину, украшая героя, ни историку, ни романисту – негоже.
История города Албазина поучительная. Не раз и не два брали его с бою китайские войска, а пленных уводили в Камбалык (Пекин).
Своей стойкостью русские казаки производили на китайцев сильное впечатление. И сами они, и их потомки поколение за поколением служили китайским императорам телохранителями, в дворцовой страже, в гвардии, В XIX веке правнуки албазинских казаков почти полностью забыли русский язык, но молились Иисусу Христу и Богородице… Нет, не посмел автор отправить протопопа в Албазин, не увидел в себе этого похода. Великий писатель Аввакум Петров о странствии на реку Амур где-нибудь да обмолвился бы, а он молчит. И мы помолчим.
14
В лето 7169 от сотворения мира, 1661 года от Рождества Христова, весной Аввакум и другие семьдесят жителей Нерчинска поплыли вверх по Шилке, надеясь найти рыбные места, заготовить на зиму съедобных кореньев, насушить полезных трав, наквасить черемши.
Казакам от Пашкова было велено ловить инородцев, приводить к присяге царю и брать с них ясак соболями и хлебом.
На двух дощаниках плыли. И паруса ставили, и гребли. Далеко забрались. Наконец встретили инородцев. Было у них овец дюжины три. Половину тотчас зарезали и съели, ибо наголодались. Семью взяли в плен. Аввакум, однако, сговорясь с разумными казаками, отпустил детей и женщин. Другие же казаки на протопопа озлились и велели ему отдельно от всех стоять.
Аввакум – мешок на плечи и пошел по горам, по лесам, да места оказались несытные. Через неделю изнемог, возвратился в казачий стан, а там беда. Инородцы дощаники сожгли, четверых казаков убили, человек десять ранили. И не в бою, на тропах нападали. Шаман приходил, на другом берегу реки плясал, в бубен колотил, руками махал на казаков.
А люди и без шамана чахли. Трое поели грибов, каких не знали, – в муках умерли. Один казак утонул, другой с горы скатился да о камень. От голода не держат ноги.
Пошел Аввакум опять в леса. Хоть страшно встретить инородца, но сидеть на стане, смерти ждать – страшнее. Еще неделю ходил, и все попусту. Корешки, какие сыскал, сам и съел. Воротился в стан, а там еще пятеро умерло. Несколько казаков ушли, остальные плоты рубят, в Нерчинск плыть. Связал Аввакум четыре бревна и отдал себя на волю реки.
Пять дней и ночей несло его к Нерчинску. От голода ремень сосал да жевал. Прибрел домой, а в избе, кроме травы, тоже нет ничего. Лег Аввакум и стал помирать.
И пришла Анастасия Марковна к Фекле Симеоновне, ибо травой Аввакума нельзя было спасти.
Масла дала Фекла Симеоновна, молока, пяток рыб, яиц дюжину. Восстал протопоп из мертвых.
Бакулайка подсказал ему место вниз по течению, где черемши было много. Отправился на промысел Аввакум с Иваном да с Прокопием. Всего оружия – топор на троих. Да ножи – коренья копать.
Встретил добытчиков изюбрь. Огромный, тяжелый, как сама земля, величавый, как небо. Стоял на гребне сопки. Сопка от трав изумрудная, от цветов – золотая, а на боках клубами ласковый березовый лес.
– Вот кто хозяин здесь! – шепнул ребятам Аввакум, а зверь услышал, повернул голову в сторону пришельцев.
И пошел, пошел, двигаясь по гребню, легко, быстро, как облако.
– Батюшка! Смотри, его детка! – воскликнул Прокопий.
Из-за кустов на людей смотрела черноглазая милая мордочка, олешек величиной с собаку.
– Это кабарга! – догадался Аввакум.
Место, указанное Бакулайкой, и красотой было дивное, и черемшой богатое, и рыбой не скудное. В двух верстах от шалаша Иван на камень набрел. Кругом земля мягкая, топкая, низина, а камень взял да и вырос, как гриб-дождевик. Белый, с ржавыми прожилками, величиной со стог сена, Из-под камня – ручеек. Иван по лесу нашастался, еле ноги волочил, а испил водицы – и всю немочь как рукой сняло.
Стали по эту живую воду каждый день ходить, по очереди.
Однажды Аввакум столкнулся у родника с волком. Шуба у зверя была как атласная. Шерсть высокая, пушистая. Над глазами у волка бровки, кончик носа черный. Смотрел на человека с любопытством, без злобы, но и без страха, слизывая воду с морды, тоже, видно, за силой приходил.
– А ведь ты, братец, на Пашкова похож! – сказал Аввакум волку. – Пашков тоже не всякий день хочет сожрать меня. Тоже этак вот смотрит.
Волк без страха, и протопоп без страха. Встал на колени, напился, набрал воды в берестяной туесок, восвояси пошел. А волк следом. Но недолго шел. Постоял, поглядел и в лес сиганул, своих дел было много.
Тут только и спохватился протопоп: ни разу молитвы не сотворил, прося у Господа заступничества от зверя. Совсем плохой молитвенник стал, заработался. Одну только полуночницу и читал. Ночью тоже работа. От зверя да гнуса костер жгли.
Однажды поймали большую рыбу, в пуд весом. Намаялись, вытаскивая. Не дожидаясь, пока уха сварится, Прокопий настрогал палочек, насадил на палочки куски рыбы, пожарил. Аввакум похвалил ребят:
– Вы оба силачи. В деда. Дед в молодости быка кулаком завалил. Бык на ребенка кинулся, а дедушка ударил буяна между рог, тот и рухнул. Мельничный жернов на спор поднимал.
– Мне бы такую силу! – помечтал Прокопий.
– Та большая сила на самом деле малая, – сказал Аввакум. – Сила в вере. Пророк Илья один убил восемьсот пятьдесят жрецов Ваала. Вот о какой силе надо молиться! О силе над врагами Иисуса Христа… Всякая волшебная мочь тоже уязвлена бывает. Самсон имел силу в волосах. Равных себе не знал до поры до времени. Блудодеица Далила остригла его да и предала филистимлянам. Иное дело – сила веры. Веруй, и Господь тебя не оставит.
– Батюшка, но разве твоя вера слабей, чем у Ильи, – осмелился сказать Иван, – что же Пашков помыкает тобой, бьет и гонит?
– Эх, Иван! Нашел меня с Ильей сравнивать. Мы и в мыслях от Бога отворачиваемся. Хуже Иуды творим, ибо предаем Господа в малом, ежечасно. Да ведь и не в том вера и сила, ребятки, чтоб врагов наших гнуть и ломать. Сила в терпении. Только в терпении. Сколько я поношений от Афанасия Филипповича вынес и еще терпеть буду, да только я же его, грозу даурскую, и постригу в монахи.
– Воеводу?! – изумился Прокопка.
Но отец уж больше не стал о том говорить, ушел на гору молиться.
Хорошее место указал Бакулайка. Да недели через две, когда ходили в сопки, медведь весь их стан разбросал, раздавил.
– С топором против зверя нам не устоять, – сказал Аввакум и велел ребятам в обратную дорогу собираться.
