Но то было полрадости, а вся радость – Смоленск запросил пощады.
Воеводами в Смоленске были шляхтич Обухович и полковник Корф, и государь, дабы ни в чем не уронить своего величия, послал на переговоры не бояр и не окольничих – стольников. Двух Милославских – Ивана Богдановича да Семена Юрьевича. Илья Данилович о своей родне словечко замолвил, да настойчивое. Царь хотел на переговоры Ордина-Нащокина послать. Впрочем, свой человек на переговорах у государя был – стрелецкий голова Артамон Сергеевич Матвеев.
Поляки всячески тянули время, ожидая помощи городу. Но государевы тайные люди тоже не дремали. Ходили по Смоленску грамоты, в коих рассказывалось о жаловании Алексеем Михайловичем всем городам, взятым на государево имя, магдебургского права, о принятии на службу желающих, об отпуске в Литву всех, кому присяга русскому царю против совести.
Переговоры вроде уже и завершились, осталось дату сдачи назначить, и тут Обухович и Корф начинали юлить.
В ту ночь сон у горожан Смоленска был воробьиный, вздрагивали и пробуждались от тишины.
Утром не пушки – петухи разбудили. С первыми лучами солнца полковник Корф и воевода Обухович взошли на городскую стену и пошли от башни к башне, дабы убедиться в возможности продолжать боевые действия.
– Эй, паны! – окликнули их в Наугольной башне, с которой они начали свой осмотр. – Не довольно ли вам нашей пролитой крови?
Обухович схватился за саблю, но Корф положил на его руку свою, солдатскую.
На командиров глядели исподлобья, а у крикнувшего голова была замотана тряпкой со следами засохшей крови.
– Сколько у вас пороха и зарядов? – спросил Корф.
Ответили смешком.
– Где капитан? – вскипел Корф.
– Убит.
– Кто за старшего?
– Я, – ответил человек с перевязанной головой.
– Отвечайте вашему полковнику!
– Зарядов на три-четыре выстрела. Только не о том, полковник, спрашиваете. Вы спросите, сколько у меня людей.
– Сколько у вас людей?
– Здоровых не более десяти. Остальные с ранениями.
Когда покинули строптивцев, Корф с досадой выговорил Обуховичу:
– Вы же видите?! Где, где давно обещанное вами ополчение из горожан? Башни тогда крепость, когда в них люди!
Обход получился долгим и горьким. Из тридцати восьми башен четыре были разрушены. Народ на восстановление добровольно не шел, сгоняли силой. Одного из понукальщиков казаки убили. Пороха на два-три дня осады. Но, главное, прознав о переговорах, многие защитники ушли со стен.
– И все-таки надо бы еще выждать, – сказал Обухович. – Какое-то время мы протянем, затеять бы новые переговоры. Ведь сентябрь. Пойдут дожди. Дороги раскиснут. Вот тогда уже бунты начнутся у русских.
– Если вы игрою пустословия добудете мне две недели, – сказал Корф, – я обещаю вам выстоять в боях не менее десяти дней.
Они подъехали к центру города и увидели толпу, окружившую дом Обуховича.
Все смотрели вверх.
Несколько смельчаков, забравшись на крышу, вырвали из гнезда воеводскую хоругвь и кинули толпе под ноги. Люди с яростной радостью топтали полотнище и всей массой, взбадриваемые предводителями, побежали к Малаховским воротам. Не менее трети толпы составляла гарнизонная пехота.
– Вот и заботам нашим конец! – сказал Корф.
Ворота распахнулись. Смоляне двинулись на поклон московскому царю.
То была, может, самая счастливая пора Алексеева царствия.
Окруженный полками, сошел великий царь с Девичьей горы и стал против Малаховских ворот.
В доспехах, под знаменем, на зеленом холме – царь был сама радость и величие. И шли к тому холму польские хоругви, клали у подножия знамена и бунчуки, а хорунжие, поручники, капитаны и ротмистры всходили на холм и кланялись.
Одна печаль была в тот день у Алексея Михайловича: гарнизон Смоленска был мал и поклонение кончилось уж очень скоро.
Две тысячи солдат, пройдя перед государевым холмом, построились, ударили в барабаны и пошли в литовскую сторону.
Было это 23 сентября, на праздник Зачатия славного пророка, предтечи и крестителя Господня Иоанна.
И как ушли поляки, подошел к государю Никита Иванович Романов и, склоня седую голову, сказал:
– Воистину был я как Захария, отец Иоанна Крестителя, который в святилище Иерусалимском видел и слышал ангела, говорившего ему: «Твоя молитва услышана, жена твоя родит тебе сына, и наречешь ему имя Иоанн». И не поверил Захария ушам и глазам своим и был наказан немотою до дня рождения сына. За неверие наказан. Также и я должен бы сегодня лишиться своего вредного языка. Но, признаюсь тебе, царь великий и радостный, не ради одного неверия супротивничал, печаля тебя, света нашего. Пуще гнева твоего, а может, и самой смерти пуще боялся я, старый пень, самоуверенным-то словом твое государево счастье спугнуть. А ныне уж и не боюсь. Вот он, Смоленск, отворивший перед тобою все свои ворота. Владей на вечные времена!
И обнялись племянник с дядюшкой, и смешали слезы прощения и радости. И на радостях ударил Никита Иванович государю селом Измайловом на царские его расходы.
16
25 сентября, в день памяти преподобного Сергия Радонежского, на царском стану перед Малаховскими воротами казанский митрополит Корнилий освятил тафтяную, походную стало быть, церковь во имя Воскресения Христова.
После обедни бояре, окольничие, стольники, стряпчие, представители московского дворянства и дворяне от других городов поздравляли Алексея Михайловича со Смоленском, подносили ему хлебы и соболей.
Все поздравлявшие были званы на царский обед в столовый шатер.
Государь указал всем быть без мест, то есть не придерживаться строгой родословной лестницы, и всем быть веселыми ради великого государева счастья.
На тот пир пригласили и казаков с наказным их гетманом Иваном Золоторенко.
Жаловал государь воинов кубками вина из своих рук: боярам, окольничим, головам стрелецких полков, сотенным головам своего, государева, полка, казакам, а также царевичам, грузинскому и сибирскому, сидевшим с государем за одним столом.
Велика была радость, и печаль была велика. Привезли государю два письма. В одном князь Хилков извещал скорбно, что боярин князь Михайла Петрович Пронский умер от морового поветрия 11 сентября. А другое письмо было от думного дьяка Алмаза Иванова: боярин князь Иван Васильевич Хилков умер от морового поветрия 12 сентября.
Государю и радость, и горе – дело. Отправив к московским засекам гонца с указом о назначении московским начальником боярина Ивана Васильевича Морозова, Алексей Михайлович отправился в Смоленск. Подивился мощи стен, осмотрел пушки и места проломов.
В этот свой приезд Алексей Михайлович пригласил смоленскую шляхту на свой, государев, пир, на котором угощались также есаулы государева полка.
