– От патриарха Никона грек Нифон Саккас!
Ворота монастыря распахнулись.
– От патриарха Никона грек Нифон Саккас!
Растворились двери монашеской обители.
– От патриарха Никона грек Нифон Саккас!
Тяжелая дверь огромной кельи игумена Паисия разверзла створы.
Во славу великого праздника Вербного воскресенья, в честь высокого гостя в келье затеялся величавый пир. При множестве свечей, под строгими взорами святых, глядевших на пирующих со стен и с иконостаса, ели и пили. Пить постом грех, но ради гостя чего не сделаешь. Гость грек, а восточная церковь пить вина постом не запрещает, вино в южных странах, где в обилии виноград, пьют вместо воды. Пили из позолоченных кубков. Внесли два метровых глиняных блюда, одно с осетром, другое с белугой. Рыбку в Великий пост разрешается кушать только раз, в Вербное воскресенье. Зато уж и ели!
Глядя на обильный чудодейственно стол, Нифон Саккас сказал Паисию:
– «Не будем просить житейского у Господа нашего. Да он и не ожидает от нас напоминания. А хотя бы мы и прощали, сам все дарует потребное нам».
– Какие прекрасные слова! – воскликнул Паисий, льстя гостю.
– Да, – сказал тот, – Иоанн Златоуст восхищал словом людей Антиохии и Константинополя так же, как восхищает нас.
Паисий слегка побуровел, и Нифон Саккас понял: игумен в книжностях не силен, однако гордыни ему не занимать. Воцарилось тягостное молчание, и, чтобы поправить дело, Нифон Саккас сказал:
– Я вижу среди икон твоих, благочестивый авва Паисий, замечательную икону Трех Святителей. Мне вспоминается рассказ из жития Василия Великого о том, как Василий спорил с арианами.
– Помню! Помню! – закричал радостно Паисий. – Василий уговорился с арианами запереть на три дня церковь. Ариане молились, но запоры не спали с дверей. Тогда пришел Василий с православными, попросил воскликнуть от всего сердца всех: «Господи, помилуй!» И когда воскликнули, случилось землетрясение, и двери распахнулись.
– Авва Паисий! – воскликнул Нифон Саккас. – Ты великий книжник и знаток церкви, но я вспомнил этот рассказ потому, что мне, как тем православным, что были с Василием, хочется воскликнуть, глядя на гостеприимство твое и радушие: «Господи, помилуй пастыря и овец его за то, что в праздник они празднуют, а в будни ведут подвижнический образ жизни!»
Приспешники Паисия, дослушав витиеватую речь хитрого грека, заулыбались и проворно наполнили свои чаши вином.
2
На другой день после заутрени Нифона Саккаса повели в хранилище книг.
Еще в церкви он приметил Руки Кренделями. Тот все вертелся вокруг да около, в сомнение пришел «греческий монах», но под конец службы Руки Кренделями исхитрился пробраться к Нифону через толпу влиятельных монахов и, чмокая в ручку, успел шепнуть:
– Возьми меня в услужение. Не пожалеешь.
Нифон Саккас удивился, но вида не подал. Сразу после службы он попросил Паисия:
– Авва, наступила Страстная неделя – великая неделя беззаветного служения Богу нашему. Не хочу я занимать святых отцов твоей обители столь малым делом, как просмотр книг, не хочу отрывать их от молитв и раздумий. Пошли со мной человека, если на то будет милость твоя, который не столько бы прислуживал мне, ибо я привык обходиться во всем своими силами, но который хорошо бы знал монастырские окрестности и был бы моим путеводителем.
– Отец мой, я охотно исполню твое желание.
Паисий оглянулся на окружающих, а Нифон поспешно показал на Руки Кренделями:
– Вот этот убогий муж, не облаченный в рясу, годился бы, тем более что он выказал расположение ко мне.
– Ну что ж, – согласился Паисий, хотя и был, кажется, смущен. – Этот раб Божий давно кормится подаянием тех, кто посещает наш монастырь. Он знает окрестности…
Нифон Саккас поклонился Паисию, и они разошлись.
Ключарь провел «греческого монаха» и Руки Кренделями в ризницу, где хранились книги, и оставил их.
Руки Кренделями приложил палец к губам и слушал затихающие шаги ключаря. Потом подбежал к двери, приоткрыл ее, выглянул и, успокоившись, приблизился к Нифону.
– Здесь, – он показал на три сундука с книгами, – все верные. Греховодные не здесь.
– Откуда ты знаешь? – удивился такому обороту дела «монах». – И почему ты рассказываешь об этом?
– Потому что ты приехал от самого Никона. Потому что наш монастырь погряз в грехах! Потому что я ненавижу Паисия!
– Как ты можешь ненавидеть монастырь, который кормит тебя?
– Монастырь меня кормит! – рассмеялся Руки Кренделями. – Это я его кормлю.
– Опомнись! Чем ты можешь помочь монастырю?
Руки Кренделями горестно прижал к груди свои кукольные ручки.
– Вот чем! Вот этими искалеченными руками. Мне подают больше всех! А все нищие отдают мне три четверти подаяния! Эти деньги идут монастырю! Не все! Мы умеем прятать копеечку. Прятать! И беречь! Но кто мне подарил эти руки? Он!
– Кто?
– Монастырь.
– Не клевещи!
– Не клевещу. Мне открылась перед смертью Карга, старушка-побирушка. Это она крала для монастыря детей, а в монастыре их калечили. Я – последыш черного дела! – Руки Кренделями сидел на полу, опустив голову, и слезы дрожали на его длинных ресницах. – Монастырь был в запустении в Смуту, и в нем поселились странницы-богомолки, и среди них беглая монахиня прозвищем Карга. Говорили, что в молодые годы, когда монастырь был женским, она жила здесь в наперстницах у самой игуменьи Хионии, а на красоту лица ее приезжали смотреть из Рязани и Пронска.
Руки Кренделями перевалился на живот, встал на колени и только тогда поднялся.
– Вот что она со мной сделала. А ведь я не дурачком родился. Может, из дворян или еще из каких степенных и высокородных. Одна Карга это знала. Она меня выкрала у неведомой моей матери и сотворила из меня костяной мешок.
– Чем ты докажешь свои слова?
– Карга на том свете. Монастырь больше не занимается такими делами. Я никому ничего не буду доказывать, но я отомщу.
– Зачем же было калечить детей?
– Подаяние калекам втрое. Текут денежки в наши немочные ручки.
– Сам говоришь, что монастырь ни при чем. Кому же твоя месть?
– Злодейки меня в детстве обидели, а монастырь всю жизнь помыкает мною.
– Где спрятаны книги, показывай!
– Поверил наконец. – Руки Кренделями улыбнулся. И все лицо его от улыбки поползло вверх, обтекая синие глаза с висюльками не упавших слез. – Паисий думает, что тайны монастыря известны только ему. Он забыл, что Карга знала побольше его.
Руки Кренделями запер изнутри дверь хранилища и подошел к круглому столу с книгами. Плечом стал поворачивать его вправо.
