Дружины не было, но было огненное имя – Кудеяр. И как на свет костра в ночном приходят заблудившиеся путники, так и на это имя потянулись гулящие да разбойные люди.
Сам-то Кудеяр все лето не разбойничал. Где там, в грудь его поразили. Варвара еле выходила. А выходив, исчезла. Перед тем как уйти неведомо куда, поговаривала: устала, мол, от жизни, хорошо бы найти такую монашескую пустынь, где ни о Варваре-разбойнице, ни о Кудеяре и слыхом не слыхивали. Исчезла Варвара, видно, ушла искать ту пустынь.
Когда же Кудеяр оправился, то увидал вдруг, что стоит во главе необузданной и дикой орды.
– Неужто пропало дело мое? – спросил Кудеяр Анюту.
Повернулся к жене да так и прилип к ней взором, по щеке погладил, как девочку.
– Анюта, пора тебе уезжать в тихое дальнее место.
Потупилась Анюта, головой кивнула.
– Пора, Кудеяр. Сама знаю, а расстаться с тобой боязно.
Поглядел Кудеяр сверху вниз на дележ и сказал твердо:
– Собирайся, сегодня же и поедешь. Ванька Кафтан проводит тебя до самых Можар.
– В Можары?
– Там, Анюта, свои. Не выдадут. И Аксен, глядишь, там, и Петр, и Вася Дубовая Головушка… Ванька Кафтан тебя проводит и поедет на Дон вольницу собирать. Ту вольницу, что этой вот не чета.
А Кудеяровы молодцы уже бросили скатерть на траву и звали атамана на пир.
Не пил Кудеяр хмельного, делал вид, что пьет. Смотрел на пирующих с прищуром. Песни разбойники вопили каждый свою, пили так, будто никогда уж им больше не пивать, пили до упаду. А тут явился с ватагой атаманчик, бесстыдно называл он себя Васькой Буслаевым в честь новгородского буяна.
Этот Буслаев, севши супротив Кудеяра, похвалялся новым подвигом. И до того ему весело и смешно было, что от смеха он через голову перекатывался и сапогами на скатерть лез.
– Гляжу, лодка пребольшая. Ну, думаю, пожива! – И тут Буслаев загыгыкал. – Цап птичку за гузку!
– Гы-гы-гы-гы! – вторили Буслаю пятеро молодцов с его «чайки».
– А на лодке-то сено! Гы-гы-гы-гы!
– Гы-гы-гы-гы! – вторили тати.
– И сынок с дедом, крестьяне сиволапые… Я сыну-то и говорю: «Хошь жить?» А он, дурак, – «хочу»! А я ему: «Бей по морде отца! Тогда отпущу!» Сын упрямится. А я у деда – гы-гы-гы-гы! – волосья из бороды, будто траву с огорода, деру да приговариваю: «Бей по морде старую рожу, не то у отца твово всю бороду пощиплю, а тебя зарежу». Парень-то – гы-гы-гы-гы! – перекрестился да хрясть отцу по морде!
– Гы-гы-гы-гы! – ревели, утирая от смеха слезы, тати.
– А я, конечно, рассерчал на парня: «Отца бить? Повесить тебя мало!» И тут привязали мы к ногам его грузило и пустили рыбку кормить…
Вскочил Кудеяр на ноги.
– Не бывать в моей дружине бессмысленного злодейства. Сорную траву с поля вон. Возьмите, други, жестокого злодея!
Слово атамана – закон. Схватили Ваську Буслаева.
– Куда его?
– Я один раз отпустил негодяя, а расплатился за то сотней верных друзей. А еще поклялся я вытоптанному боярскими конями полю. Поклялся стоять за крестьян, за всех обиженных. А ты, мерзавец, над крестьянами измываешься. Нет тебе пощады. Вздернуть!
Завопил Васька. Заворчали разбойники. Только у Кудеяра одна рука на пистолете, другая на сабле. А рядом с ним Ванька Кафтан. Стреляет не хуже Кудеяра. Серебряную копеечку за двадцать шагов сшибает.
Вздернули!
Ушел Кудеяр в свой шатер. Помог Анюте дорожную суму уложить. Собрал деньги. Хотел Ваньку Кафтана позвать, а он сам явился. Едва Анюта за порог, шепнул:
– Затевают против тебя недоброе. Слышал я краем уха, один сказал: «Не трогать! Сначала вызнать надо, где клады его зарыты».
– За меня не бойся. А теперь послушай. Ты один остался у меня из старых верных товарищей. Поезжай с Анютой. Ей рожать скоро. Проводишь до Можар и гони на Дон. Собирай вольницу и ко мне веди. Здесь народ на подъем легкий. Здесь пескарь с окуня и зубаст, как щука. Задумал я дело непростое, но хорошее. Собрать всех злых, что бродят по русской земле, и увести всех за тридевять земель.
3
Сентябрьская ночь ни одной звезды не утаила.
Земля была черна, и на черном небе полыхали синим огнем небесные плоды. А те, что перезрели, падали, и замирало сердце, и слезы подступали к горлу.
Лошади остановились.
– Кудеяр, – прошептала Анюта, – может, мне остаться? Ведь у меня еще есть время…
– Ребенку покой нужен, – улыбнулся Кудеяр, – ты же знаешь.
– Знаю.
– Будь молодцом, Анюта!
– Но как наречь? – схватила за узду Кудеярова коня.
– Девочку Анютой, а мальчика нареки сама.
– Кудеяр!
– Езжай, Анюта! Кафтан, дружище, трогай!
И поскакали кони, чтоб не услышать, как застонал Кудеяр.
4
Вернулся атаман в стан над Волгой по солнышку. А пир в самом разгаре. Кровавый пир. Пьяные разбойники поставили захваченных на астраханском корабле купцов да корабельщиков, поставили рядком и давай рубить.
Потемнело в глазах у Кудеяра. Проливают кровь, как воду, сволочи! Рука сама саблю из ножен выхватила. Глянул, а его, как волка, в кольцо взяли.
– Коль земля вас носит, так мне этого не снести!
И рубил он вставших на его пути и пробился уж было, да в коня стрельнули. Пал конь на колени, но удержался Кудеяр в седле. А конь скакнул и встал на ноги. Тут Кудеяра крест-накрест саблями по спине перепоясали, а он к врагу повернулся-таки, выстрелил в лицо и, теряя память, оскорбил коня шпорами. Помчался конь.
Падала кровь на сухой ковыль, человеческая и конская.
И мчалась по кровавому следу поганая погоня. Догнала, а Кудеяр тут опамятовался.
Было у него за поясом четыре пистолета, четырежды стрелял он, и четверо пали. И повернул коня Кудеяр на погоню, а догоняльщики, глядя, как четверо на земле недвижно лежат, глядя, как кровавый человек на кровавом коне с багряной саблей скачет на них неотвратимо, повернули лошадей – и врассыпную, кто куда, верст двадцать без оглядки.
5
Петька Голяк, ласковая душа, принес под окошко любимой Малашеньке полевых цветов. Целую охапку. А вместо Малашеньки – мамашенька, дородная Перепетуя. И так она нещадно бранилась, так надрывалась, что во всей деревне куры переполошились и петухи заорали от страха не ко времени.
Бежал Петька Голяк за околицу, в скирды. Сел под одной, чтоб в себя прийти, отдышаться на ветерочке, да так и обмер.
Хрипит кто-то!
Глянул за скирду – лошадь, издыхая, землю ногами ищет. А возле лошади человек.
