– Возьми погляди! – рассмеялся монах. – В мешочке бисер да жемчуг. Платье себе разошьешь. Наш игумен постных баб не терпит.
И разжала губы Енафа, и спросила Савву:
– Что же муж мой молчит, когда за женой его грабитель пришел?
Вспыхнул Савва. Встал, положил монаху в руку его подношение, сгреб в охапку, как куль, и выкинул вон из избы.
Не стало житья с той поры ни Савве, ни братьям его, ни Енафе. Во всяком деле к ним придирки и ущемление.
Тут как раз целовальник, старый вдовец, и повелел быть подвластным людишкам у него на гулянье.
Савва с Авивой и Незваном пришли с подарком: полтора ефимка деньгами принесли.
Целовальник гостей встречал на крыльце. Подносил ковш браги. Выпил – проходи в горницу, там еще бражкой попотчуешься, а на закуску две бочки с кислой капустой да с солеными грибами.
Гости еще и радовались. Где в апреле капусты возьмешь? С марта пустые щи хлебали.
Целовальник подождал, пока Савва отведает скверного пойла, и еще зачерпнул.
– Пей!
– Благодарствую, – сказал Савва, – с меня довольно.
Целовальник, улыбаясь, прихлебнул из ковша, поморщился и выплеснул брагу наземь.
– Я тебя чистой водочкой попотчую. Разговор у меня к тебе.
– Да ты здесь скажи, – удивился Савва. – Я ведь и водки не пью. Брагу выпил из почтения.
– Люблю смирных – умные люди! – Целовальник приосанился. – Выгодное дельце у меня для тебя есть. Все, что нынче собрал, – твое. Да еще три раза по стольку. А ты мне – жену свою на три года.
– Енафу, что ли? – спросил Савва.
– Енафу.
– Нет, – сказал Савва. – Негодный этот разговор. Бог за него накажет.
– Бог-то Бог, да сам не будь плох. В придачу лошадь получишь и пару коров. Неужто столько добра одной жены не стоит? Не навсегда беру, на время.
Савва попятился, спускаясь со ступенек.
– Нет, – сказал он. – И помыслить о таком нельзя.
– Дурак! – закричал целовальник. – Дурак!
Схватил бадью с брагой, швырнул в Савву, тот уклонился, но бадья задела плечо, залила Савве зипун.
Савва, не отряхаясь, не оглядываясь, пошел со двора прочь. За ним – братья. Ретивый работник пустил на них пса цепного. Но Незван подхватил с земли бадью и так треснул псу по башке, что громадный черный, как пропасть, зверь лег и протянул лапы.
16
С колобом масла собралась Енафа проведать дядьку своего Пятого. Жил Пятой в соседнем селе, подальше от родственников. Крепко ему прискучило быть всегда и всюду пятым. Захотел в первые. Савва с Авивой и Незваном помогли ему избу поставить, печь сложить. Скоро и хозяйка печи сыскалась. Высватал Пятой пригожую да проворную переселяночку, зажил своим домом, не нарадуясь простору в избе и новой, удачливой жизни.
На улице Енафа встретила соседок из касимовской избы. Все три невестки под одной крышей жили.
– Далече ли собралась? – А сами принаряженные, набеленные, нарумяненные.
– Дядьке гостинец отнесть.
– В Дугино? И мы туда.
– На праздник, что ли?
– На праздник и попроще можно одеться. Идем госпожу Оспу к себе звать. Может, милостива будет. Деток-то у нас, сама знаешь, ровно дюжинка.
– В Дугине оспа?! – испугалась Енафа. – Может, погодить туда шастать?
– Чего же годить? – возразили Касимовы невестки. – Наоборот, надо ее, матушку, умилостивить приглашением. Не то хуже будет. Всех деток переберет да и уморит.
Приглашение Оспы оказалось делом недолгим.
Невестки покормили больных детей пирожками, а объедки собрали в тряпицу, чтоб потом своих ребятишек попотчевать. Собирая объедки, приговаривали:
– Сударыня Оспица, приди к нашим ребятеночкам, к Таньке, Маньке, Наташке, к Ванюшке, Павлушке, к Лёхе да Матюхе!.. Будь ты к ним милостива. Не мучь, не увечь, а пожги и уйди!
Подивилась Енафа увиденному. В их Рыженькой больных людей сторонились, а тут к заразным в гости идут.
Попрощалась с Касимовыми невестками, пошла к Пятому. Тот, сидя на лавке, выстругивал петушка на крышу.
– Хорош? – спросил Енафу.
Петух был задиристый, весь так и топорщился в разливанном петушином крике.
– Хорош! – улыбнулась Енафа.
– Ох, девка! И заживу теперь! – пообещал Пятой, отвешивая звонкого счастливого леща своей половине, спешившей подавать на стол ради гостьи. – С утра до звездок буду работать! Потому что для себя живу. Впервой за всю жизнь – для себя!
И самому было удивительно, что он – Пятой! – хозяин в своей избе. Полный хозяин.
Енафа щец поела да и распрощалась. Неспокойно ей что-то было. Казнила себя, что в дом, где оспа, заходила.
Прибежала домой и – баню топить.
Пропарилась, одежду прокипятила. И мужиков своих в баню погнала.
Как знать, то ли счастье ей было дано такое, то ли баня спасла от заразы. Не желала Енафа страшной гостьи в своей избе – и она не пришла.
А те, кто просил сударыню, допросился. Погуляла Оспа по Касимову двору. Забрала всех двенадцать детушек, а тринадцатым был старый Касим.
Савва с Авивой и Незваном ушли гробы сколачивать. Дерева лишнего не было, пришлось в лес съездить. Пилили кругляки на доски, строгали, сбивали…
И явился в Саввин дом в тот страшный день и час целовальник. С работником своим пришел.
– Саввы дома нет, – сказала гостям Енафа.
– Знаю, – ответил целовальник, улыбаясь. – Все я знаю, разлюбезная! И пришел-то я не к Савве глупому, а к тебе. По делу.
– Какое со мной дело? – удивилась простодушная Енафа.
– А такое, без которого белый свет мне стал немилым!
Подошел целовальник к Енафе, облапил да губами в губы. Чуть не задохнулась. Пришла в себя – толкнула! Да так толкнула, что целовальник на пол сел.
– Зверь ты, что ли? У соседей полна изба покойников, а ты с похабством к чужой жене?
Засмеялся.
– Плевать я хотел на все! Коли упираешься – силой возьму. Завоешь – так и касимовские бабы воют, за их криками твой тебя не услышит.
Отступила Енафа к печи, чтоб в руки хоть какое железо взять, но работник заступил дорогу.
– Не ерепенься, – сказал целовальник. – Будешь биться, он мне поможет тебя связать.
Работник показал Енафе вожжи. Со стены, видно, в сенях снял.
– Сама лучше ложись. Дураку твоему деньги за тебя предлагал – не берет. Придется бесплатно добром попользоваться.
Вскочил с пола, и работник вот он, руки выкрутил, юбку на голову, а у Енафы – тряпица…
