Казнили холопов поодиночке. Покатилась первая голова, вторая…
– За что?! – крикнули в толпе.
– Христопродавцы!
– Царя! Пусть царь выйдет!
В мертвое пространство между Лобным местом и толпой выскочил на коне Плещеев, погрозил плетью.
– Погоди, Плещей! И твоя голова так-то вот попрыгает! – звонко крикнули из толпы.
– Гони! Бей! – приказал Плещеев, и его люди принялись буравить людское море.
Толпа шатнулась, наперла, цепочка стрельцов лопнула.
– Плетьми! – крикнул Плещеев.
Толпу погнали.
– Что вы стоите? Хватайте зачинщиков! – подскочил Плещеев к Лазореву.
– У меня такого приказа нет! – ответил драгунский полковник, и его драгуны с места не тронулись.
«Обманчивая тишина в сказочном царстве», – подумал про себя наемник, капитан Вынброк.
7
На следующий день дьяк Назарий Чистый позвал в приказ полковника Лазорева и выдал ему из казны семь тысяч рублей – заплатить из них драгунам по полтине на месячный корм и по рублю на платье.
И еще было дадено три тысячи для передачи донским казакам.
Драгуны, вся тысяча, пришли в Лужники, где теперь была их ставка, получить жалованье, затеяли с Лазоревым спор. Они хотели, чтоб им перед походом выплатили жалованье сполна: не по рублю, а по одиннадцати рублей.
Лазорев обещал похлопотать, но просил получить то, что дали.
Из тысячи по рублю согласились получить четыреста человек, остальные, сговорясь, решили стоять твердо.
Дьяк Назарий Чистый, как услышал про это, позвал Плещеева и приказал ему непокорных драгун разогнать.
– В Воронеже дешевых наберем.
Лазореву было велено с четырьмя сотнями покладистых собираться в дорогу.
Начались хлопоты, бега по приказам. Получали подводы, продовольствие, фитили, топоры и кирки, готовили знамена и барабаны.
8
17 мая царь Алексей Михайлович и царица Мария Ильинична отправились в Троице-Сергиеву лавру на богомолье по случаю Троицы, а также испросить благополучия чаду во чреве, ибо царица была тяжела.
Перед отъездом оружейничий Григорий Гаврилович Пушкин показывал царю чеканный оклад на образ Алексея, человека божьего, и Марии Египетской, который государь заказал в тот же день, как узнал, что царица понесла.
Москва готовилась к празднику. Люди молились рогу, наряжали дома зелеными ветками.
В тот день Любаша, полковничья жена, водила в церковь своего сыночка. Вернулась домой, а возле крыльца – свинья зарезанная, чужая. Никто из домашних и не видал, как подкинули.
Чародейство? А может, и того хуже: поклеп собираются возвести?
Кинулась Любаша к протопопице-соседке, к жене Неронова, за советом.
Крыльцо святой водой окропили, а свинью закопали в огороде.
Только управились – загромыхали в дверь. Явился подьячий Земского приказа Втор-Каверза с двумя ярыжками и другим соседом, человеком без роду-племени, без занятия.
– Свинью у меня полковник со своими дворовыми зарезал и уволок! – поклепал сосед, глазом не моргнув:
– Найдем! И обидчика накажем! – пообещал Втор, оценяя оком убранство комнаты, и вдруг сказал: – Хозяюшка, слышал я, опашень у тебя – всей Москве загляденье.
Любаша хоть и слышала про разбойные дела Земского приказа, а не поняла, чего это подьячий про ее платье заговорил. Промолчала.
– А ну-ка, ребята! Поглядите, какое в этом доме варево сегодня!
Ярыжки юркнули на кухню и доложили:
– Вкусное варево!
– Подавайте на стол, будем пробовать, на свинине или нет варено?
Когда Андрей Лазорев прискакал домой отобедать, в доме шел пир горой.
– А вот и хозяин! – воскликнул Втор-Каверза, выбивая о стол мозг из кости.
Лазорев поглядел на домашних, жавшихся по углам.
– Сосед наш говорит, что свинью ты у него в сарае зарезал. Пробуют, на свинине ли у нас обед, – объяснила Любаша.
– На свинине? – спросил Лазорев Втора-Каверзу.
– Опашень, говорю, у жены твоей всей Москве на зависть! – сказал Втор, посасывая косточку.
– А варево-то на свинине?
– А это смотря по твоей сообразительности, – ответил Втор, вытирая о скатерть руки.
Лазорев подошел к столу, взял ложку, отведал щей.
– На говядине. Буду из вас выбивать свое! – Лазорев выхватил из-за пояса шпагу и приставил к круглому пузцу Втора. – Лавку на середину горницы! – приказал Лазорев домашним. – Да кнутов ременных. А теперь, господа, за дело! Попотчуйте клеветника. Да постарайтесь у меня!
Переложил шпагу в левую руку, а правой достал пистоль:
– Не угодите мне – мозги так и вышибу!
Ярыжки второго приглашения не ждали, положили соседа Лазоревых на лавку и спустили с него три шкуры.
– А теперь начальничка вашего угостите.
– Я – правая рука Плещеева! – вскочил Втор-Каверза.
– А я – десница государя! – И вдруг пальнул в ноги ярыжкам. – Чего стоите?! Выпороть лихоимца! Да так, чтоб полгода на заднице сидеть не мог.
Втора выпороли.
– А теперь – вон! А еще раз сунетесь, я со своими драгунами приказ ваш приступом возьму и перевешаю вас всех на радость Москве-матушке.
А Плещеев в это же самое время вышибал из Девичьей слободы непокорных драгун. Его люди врывались в избы, отбирали у драгун оружие, самих выставляли на улицу, коленом под зад – ступай на все четыре стороны. Холостых – ладно бы еще, но и семейных не миловали. Выкидывали на улицу скарб, а что получше – прихватывали.
Целых две телеги добра привезли Плещееву на двор. Добро перенесли в горницу, и жена Плещеева с прислугой и приживалками принялась разбирать барахлишко: что себе, что дворне, а что в приказ, ярыжкам.
Бездомные драгуны бродили по Москве, тянули всякое, лишь бы лежало плохо, напивались, ломились в дома, требуя пустить на постой.
Протопоп Иван Неронов отвечал в своей Казанской церкви народу, а народ его спрашивал:
– Батько Неронов, скажи, как спастись от куража Плещеева? Криком кричи, а заступиться за нас, простых людей, некому.
– Храм Божий не место для решения земных паскудных дел! – ответил Неронов. – Но помните: Господь все видит. От Его десницы ни один злонамеренный властелин не уйдет.
– Нужно царю челобитную подать! – сказал кто-то из прихожан.
– Одни уже подали. До сих пор головы торчат на пиках.
– Ту челобитную бояре перехватили. Пойдет государь от Троицы – тут-то ему и передать нашу грамоту в собственные руки.
