[Смех в зале.]
«Слава богу, — подумал Митчелл. — Ладно. Хорошо. Так держать…»
— Я всего лишь хотела облегчить работу комитета, — сообщила Пеппер. — Могу ли я со всем уважением попросить комитет о том, чтобы он, ссылаясь на какое-либо из моих выдающихся судебных решений, говорил просто: «Сезон такой-то, эпизод такой-то» — ну и так далее?
[Смех в зале.]
— Комитет с благодарностью принимает ваше предложение, — ответил, до боли напрягая челюстно-лицевые мышцы, Митчелл. — Так не могли бы мы…
— Приступить к перестрелке? — ухмыльнулась Пеппер. — Разумеется. Первый выстрел за вами, сэр.
Самосохранения ради Митчелл поручил пролить первую кровь сенатору от великого штата Нью-Джерси Гарриетт Шиммерман. Пусть лучше две бабы потаскают друг дружку за волосы, решил он.
Сенатор Шиммерман дурой отнюдь не была. Поручение Митчелла никакого удовольствия ей не доставило. Ее офис уже начал получать, и в количествах, прежде невиданных, обычные и электронные письма и звонки избирателей — некоторые даже являлись с личными визитами, — суть всего этого сводилась к тому, что она просто обязана проголосовать за судью Картрайт.
— С добрым утром, судья Картрайт, — начала она, изо всех сил стараясь, чтобы голос ее звучал как голос воспитательницы детского сада, а не легендарной «Железной девы из Ньюарка», отправившей два десятка мафиози созерцать до скончания их дней потолки тюремных камер — по двадцать три часа в сутки, поскольку камеры находились в тюрьмах наистрожайшего режима. — Вы далеко не один раз публично заявляли, что не считаете себя достаточно компетентной для того, чтобы заседать в Верховном суде. — Сенатор Шиммерман улыбнулась и произвела ладонью жест, говоривший: «помогите мне во всем разобраться». — И я хочу понять… следует ли нам не согласиться с вами на этот счет?
— Нет, мэм, не следует. Я от моих заявлений не отказываюсь. Хоть и понимаю, что в Вашингтоне это не принято. [Хохот в зале.]
Сенатор Шиммерман продолжала улыбаться.
— Да, ну что же, добро пожаловать в наш городок, судья, — сказала она. — А не могли бы вы рассказать комитету о вашей судейской философии?
— В общих чертах она сводится к тому, чтобы поддерживать порядок в зале суда. Добиваться, чтобы каждый, кто в нем присутствует, выполнял существующие правила. Наказывать порок и оправдывать невиновных. Примерно так. Вы не хотели бы сразу перейти к делу «Роу против Уэйда»?
— Я… э-э… — Сенатор Шиммерман скосилась на Декстера, сидевшего со словно примерзшей к лицу улыбкой.
— Я просмотрела стенограммы последнего десятка примерно слушаний, посвященных кандидатам на место в Верховном суде, — сообщила Пеппер, — так в них все практически к этому делу и сводится.
Сенатор Шиммерман обиженно выпрямилась в кресле:
— О нет. Далеко не все. Думаю, нашему комитету захочется услышать ваши мнения по целому ряду вопросов.
Пеппер пожала плечами, всем своим видом показывая, что слова сенатора ее не убедили:
— Ладно, как скажете. Я всего лишь пытаюсь сэкономить время. Если хотите, мы можем разговаривать, пока рак на горе не свистнет, о первоначальном умысле и строгой конструктивности, действенности Конституции, судейском темпераменте, роли суда в противоположность роли законодательной власти — о чем угодно и обо всем остальном. Буду только рада. Я провела последнюю пару недель, набивая голову ответами на предположительные вопросы, полученными мной от мистера Хейдена Корка и его команды.
Хейден, смотревший вместе с президентом телевизор, закрыл глаза и беззвучно застонал. Президент расплылся в улыбке.
— То есть Белый дом указывал вам, что вы должны говорить? — спросила сенатор Шиммерман.
— Черт, ну конечно. Мне выдали целые тома инструкций. Груду томов. Я чувствовала себя школьницей на распродаже учебников. Чтобы перетаскивать эти книги с места на место, мне потребовался вильчатый погрузчик. Так или иначе, ответы я заучила. Хотя должна предупредить вас, сенатор, скучны они неимоверно. По-моему, главное их назначение — заставить каждого, кто смотрит наши слушания по телевизору, потянуться к пульту и сказать: «Разбудите меня, когда они опять обнаружат на банке из-под коки лобковые волосы».
[45]
Но если вам охота играть по таким правилам, сенатор, пожалуйста. Это ваше родео.
Грейдон Кленнденнинн улыбнулся.
Сенатор Шиммерман открыла рот, однако издать хоть какой-нибудь звук не смогла. Выглядела она в точности как человек, которому съездили по физиономии мороженой треской.
Сидевший в Овальном кабинете президент Вандердамп замурлыкал от удовольствия.
— Это наша девочка, Хейден, — сказал он и прихлопнул ладонью по столу.
Хейден промолчал.
Девятнадцать сенаторов молча таращились на кандидатку в члены Верховного суда.
— Ну так что, — улыбнулась Пеппер, — вопросы у кого-нибудь имеются?
Глава 12
— А почему задавать этот вопрос должен именно я? — не без язвительности осведомился сенатор Пебблмахер от великого штата Невада в самом начале предварявшего третий день слушаний совещания, на котором присутствовало с полдюжины удрученных членов комитета.
Два дня Декстер посылал на поле битвы сенаторов своей армии, и все они возвращались назад, скуля и повизгивая. Хэнратти (штат Массачусетс) попытался поставить Пеппер в вину ее атеизм, и получил спокойный ответ: «Знаете, сенатор, если бы Благой Господь на глазах у вас, девятилетнего, ухлопал молнией вашу маму, вы, возможно, почувствовали бы то же самое». После чего Хэнратти получил столько писем, содержавших угрозу убить его, что пребывал теперь под охраной Секретной службы и проводил каждую ночь на новом месте.
Бускаран из Делавэра — и сам бывший когда-то судьей — попытался поймать Пеппер на незнании технических тонкостей и добился только того, что она уличила его в неправильном изложении формулировки дела «„Креативные кожаные изделия Лигина“ против ПСКС». (Люди Хейдена предусмотрительно включили ее в составленный ими том наставлений.)
Хармукян из Висконсина пожелал узнать, воспользовалась ли бы Пеппер, рассматривая дело «„Мороженая щука Гретхен“ против „Пиленого льда Милуоки“», правом передачи такового в суд высшей инстанции. Пеппер процитировала три прецедента (один из них восходил аж к 1956 году), в которых суд отказывался вмешиваться в дела подобного рода на том основании, что тухлая рыба — вещь слишком омерзительная, чтобы даже помышлять о ней.
— Я всего лишь подумал, — ответил сенатору Пебблмахеру Декстер, постаравшись добавить в свой голос нотку великодушия, — что тебе было бы приятно свалить ее. Она уже еле держится на ногах.
— А чего ж тогда ты ее сам не свалишь? — с подозрением поинтересовался Пебблмахер.
