— Только не…
— Алан Крадман.
* * *
Все юристы относились к Алану Крадману с презрением, зная, что он выставляет клиентам счет не только за юридические услуги, но и за выступления с рассказами о подзащитных по телевидению. Как правило, о них он рассказывал минут пять, а остальное эфирное время посвящал рекламе своей очередной книги, каждая из которых была «при всей должной скромности, моей лучшей».
Всего через несколько часов после того, как Макс Граб — по слухам, живший теперь «затворником» то ли в Макао, то ли в Куала-Лумпуре, — нанял его представителем Бабетты, издатель Крадмана объявил, что его книга об этом деле, условно названная «Магнитофонное изнасилование: Как подставили Бабетту Ван Анку», появится в продаже через две недели после окончания процесса.
Вечером накануне того дня, когда Бабетта в сопровождении Алана Крадмана явилась в суд, он ухитрился выступить по всем трем телесетям, а заодно и в полудюжине программ кабельных каналов, в результате чего дополнительная сумма, включенная в его счет, составила около семнадцати с половиной тысяч долларов.
Однако, несмотря на то, что ему все-таки удалось принять участие в заключительной стадии процесса тысячелетия, он столкнулся с тем кошмарным фактом, что главным действующим лицом процесса оказался вовсе не Алан Крадман.
Возможно, восемьдесят процентов американцев и ненавидели Бойса, но смотрели они на него с удовольствием. А за много месяцев, в течение которых Алан Крадман без конца бубнил о том, каким образом он вел бы это дело, его хвастливая болтовня всем надоела до чертиков. Осточертела она и судье Голландцу.
— С позволения суда… — Крадман встал, — …мы просим отсрочки, чтобы подать ходатайство об изъятии из дела этого так называемого доказательства.
— В просьбе отказано.
— Однако, ваша честь…
— Садитесь, мистер Крадман.
По местам для прессы прокатился смех.
— При всем уважении, я требую, чтобы меня выслушали, — запальчиво продолжал Крадман.
— Мистер Крадман, это вам не программа «Судейский молоток». Но если, — сказал судья Голландец, явно угрожающе подняв собственный атрибут власти, — вы через секунду не сядете, я им воспользуюсь.
Крадман сел, покраснев, как вареный окорок, и шепнул мертвенно-бледной Бабетте:
— Я подам жалобу и уничтожу его.
Эти слова уловил специалист по чтению с губ и, немного изменив, передал зрителям корреспондент телесети, сделавший обязательное предварительное замечание: мол, он только догадывается о том, что говорит Крадман своей клиентке.
* * *
Магнитофонную запись под номером 4322-ЛК, сделанную АНБ, надлежащим образом приобщили к делу в качестве доказательства. Как только АНБ передало кассету, ее принял на хранение специалист, назначенный для этой цели судом.
Судья Голландец предупредил тех, кто «принимал участие» в судебном разбирательстве через посредство телевидения, что сейчас они услышат записанный на пленку материал, предназначенный только для взрослых. В результате все подростки в Америке, переключавшие каналы, остановили свой выбор именно на этом.
— Можете включать запись, — велел судья Юмин секретарю суда.
* * *
«О, милый, милый, милый господин президент…»
Все повернули головы и посмотрели на Бабетту, внезапно обмякшую на стуле. Кое-кто даже предположил, что она умерла.
Впрочем, журналисты, сидевшие на местах для прессы, тоже были еле живы. Услышав страшный скрип пружинного матраса, сопровождающийся глухим стуком — кто-то, то ли Бабетта, то ли президент, явно ударялся головой об освященное веками изголовье Линкольновской кровати, — многие из них перестали владеть собой. Лишь выдав свой смех за приступы туберкулезного кашля, они избежали изгнания из зала.
Затем на пленке послышалось долгое «хр-р».
Протяжный стон изнемогающего мужчины, потом слова, сказанные неестественным успокаивающим тоном: «Это не твоя вина!» Потом: «Если хочешь, я…» Далее — женский вздох изумления и звук погружения чего-то, подозрительно похожего на гениталии, в воду с кубиками льда. Затем — очевидно, прощальное бормотание и скрип открывающейся и закрывающейся двери.
Судья приказал секретарю остановить пленку.
В зале воцарилась тишина.
Крадман поднялся со стула:
— Мы оспариваем подлинность этой записи и ходатайствуем об изъятии ее из протокола. Всё это явно свидетельствует о том, что правительство и, с позволения сказать, данный суд пытаются опровергнуть показания мисс Ван Анки.
По общему мнению ученых комментаторов, выступавших в тот вечер по телевидению, Крадман, столкнувшись с этим волнующим воображение доказательством, решил попытаться вновь привлечь внимание к собственной восхитительной персоне, вынудив судью Голландца обвинить его в неуважении к суду. Однако судья Голландец не попался на эту удочку и просто в очередной раз приказал ему сесть на место и заткнуться — употребив, разумеется, несколько более изысканные выражения.
Глава 33
Крадман ответил на это унижение, выступив вечером по одной из телесетей и намекнув на то, что судья — «антисемит». С учетом того, что судья Голландец и сам принадлежал к тому же племени, это утверждение прозвучало довольно странно. Столкнувшись с этим неумолимым фактом, Крадман, не задумываясь, назвал судью «семитом, ненавидящим себе подобных». Все комментаторы сошлись на том, что единственный семит, по отношению к которому судья Голландец настроен «анти», — это Алан Крадман, но данное обвинение нельзя признать серьезным, поскольку настроение судьи нисколько не противоречит мнению большинства американцев.
Картина, открывавшаяся взору из окна Бабеттиной гостиницы «Элегант», расположенной в нескольких кварталах от ее прежнего пристанища вдали от семейного очага, Белого дома, отнюдь не была идиллической. Там собрались несколько сотен фотографов и телеоператоров, судя по всему, старавшихся не упустить момент, когда Бабетта бросится с седьмого этажа. В тот вечер в своих телевизионных интервью Бойс твердил, что ей следовало бы остановиться в «Джефферсоне», чья администрация славится своим гостеприимством по отношению к участникам процесса.
Обстановка в люксе «Элеганта», где жила Бабетта, была не менее нервозной. В ее окружение теперь входили Крадман и полдюжины юристов и сыщиков из его команды, делавших всё возможное, чтобы как следует подготовить Бабетту к почти неизбежному привлечению к уголовной ответственности за лжесвидетельство; ее диетолог; тренер; преподаватель йоги; врач, вооружившийся шприцами и новейшими бета-блокаторами; ее агент по связям с публикой, Ник Нейлор, и сам уже увеличивший свою ежедневную дозу прозака; и трое ее самых стойких лизоблюдов, прилетевших из Лос-Анджелеса, чтобы напоминать ей о том, как потрясающе она выглядит и какой замечательный фильм будет снят на основе всего этого, — тщательно подбирая слова, чтобы не сказать: «После того как ты выйдешь из тюрьмы, дорогая».
