Бет со стоном шепнула Бойсу, сидевшему рядом:
— Нам крышка.
Она должна была выступать в роли заместителя министра юстиции США, представляющего интересы правительства в Верховном суде. Бойс был ее помощником. Он прошептал в ответ:
— У него недовольный вид.
Председатель суда Уиггинз и вправду был недоволен, очень недоволен. Уиггинза одурачил декан, его бывший секретарь, лишь в последнюю минуту сообщивший судье, что на сегодняшнем учебном процессе ему предстоит рассматривать то же самое дело, историческое решение по которому он вынес несколько месяцев назад. Это граничило с наглостью.
Бет с Бойсом готовились круглые сутки и не спали две ночи подряд. Они были похожи на актеров массовки из фильма «Ночь живых мертвецов». Свой довод в пользу того, чтобы позволить президенту не отдавать записи, Бет основывала на отсутствии у судей Верховного суда надлежащего допуска к секретным материалам. Они вооружились прецедентами, но теперь, когда властный, измученный с виду Уиггинз занял свое место напротив, их начали одолевать мрачные предчувствия. В сущности, в тот вечер они должны были убедить Уиггинза в его неправоте. А председатели суда, как правило, не любят, когда им указывают на их ошибки.
— Слушайте, слушайте, слушайте! — нараспев произнес декан, расплывшись в торжествующей улыбке. «Вашингтон пост» и «Нью-Йорк таймс» прислали репортеров. — Все лица, обязанные выступить перед достопочтенным судьей Верховного суда Соединенных Штатов, приготовьтесь.
Бойс принялся негромко напевать «Похоронный марш» Шопена. «Пам-пам-па-рам — пам — парам-парам-парам».
— Заткнись, — прошипела Бет.
Она встала. Судья Уиггинз не ответил на ее улыбку. В своей мантии, в очках, с посиневшими бескровными губами судья Уиггинз выглядел так, словно ему не терпелось приговорить всех присутствующих к смертной казни через повешение, а еще лучше — каким-нибудь средневековым способом, чтобы подольше мучились.
Бет стояла за пюпитром, не в силах вымолвить ни слова. Прошло пять секунд, десять. Пятнадцать. Уиггинз, привыкший к бойким и подобострастным вступительным речам, нахмурился — устрашающее зрелище.
Студенты начали переглядываться. С лица декана исчезла улыбка. В тишине, воцарившейся в аудитории, было нечто ветхозаветное: казалось, вот-вот поднимется вихрь и раздастся Глас Божий: Я всемогущий Господь Бог, и Я очень, очень разгневан.
— Ваша верховная честь…
Лиха беда — начало.
— При всем уважении, я… Мы, то есть правительство Соединенных Штатов… полагаем, что этот вопрос не подпадает под вашу… под юрисдикцию данного суда.
Уиггинз, только что заслуживший отдельную главу в истории права в Соединенных Штатах за судебное решение, которое провозгласили самым логичным правовым документом со времен маймонидов, уставился на Бет, как злобный сыч на маленькую мышку. При Уиггинзе Верховный суд считал, что под его юрисдикцию подпадает всё, включая то, в котором часу разрешается восход солнца.
Бойс почувствовал слабость в желудке, а также то холодное покалывание кожи черепа, которое предвещает катастрофу.
Уиггинз позволил Бет произнести еще две с половиной фразы, после чего принялся по привычке изображать из себя Великого инквизитора. Безжалостно. Язвительно. С такой злостью, что всем было тяжело на это смотреть. Четыреста человек потупили взоры. Никто еще до той поры не разглядывал так внимательно пол аудитории. Всё это было просто невыносимо, и Бойс в конце концов решил, что терять больше нечего. Он быстро написал несколько слов на картотечной карточке и незаметно положил ее перед Бет. А судья всё продолжал втаптывать ее в грязь за отвратительное — нет, хуже того, никуда не годное! — толкование Одиннадцатой поправки. Записка гласила:
Под мантией на нем колготки.
Пытаясь удержаться от смеха, Бет так сильно закусила верхнюю губу, что опухоль прошла только через два дня.
Бойсова записка спасла ее от гибели. Председатель суда Уиггинз, который в глубине души больше злился на декана, чем на смекалистую третьекурсницу, увидел, что стоящая перед ним молодая женщина того и гляди расплачется, и прекратил свои нападки. Он даже проявил умеренное великодушие. В заключение он сказал, что ее аргументация «к существу дела не относится», но при этом «не лишена оригинальности». Для Уиггинза это было равносильно комплименту.
Потом, на приеме, к Бет подошел еще один третьекурсник — по имени Кеннет Кембл Макманн, шесть футов четыре дюйма, худой, с прической в стиле Кеннеди и томным взглядом глубоко посаженных глаз, — и сказал, что просто поражен ее выступлением. Бойс был с ним едва знаком. Он был старше остальных студентов. Поговаривали, что он служил во Вьетнаме. В семидесятые годы ветерану, поступившему в университет на северо-востоке страны, не стоило распространяться о своем прошлом в компании студентов или преподавателей, которые были бы только рады возможности обвинить его в преступлениях против человечности.
* * *
Несколько дней спустя Бет пришла к Бойсу в общежитие с микрофотокопиями материалов из «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост», журнала «Ньюсуик» и некоего официального издания Военно-морского флота США. Это были постранично подобранные сообщения о военном корабле под названием «Сантьяго».
— Что это? — спросил он.
— Тот парень, третьекурсник, с которым мы недавно разговаривали… прочти это.
Бойс прочел.
Быстроходное военное судно «Сантьяго», оснащенное приборами электронного наблюдения, выполняло задачу по слежению за передвижениями русских судов в порту Хайфон. Капитан привел корабль в пределы двенадцатимильной зоны — вероятно, выполняя приказ. Судно было обстреляно северовьетнамским МиГом. Погибли все, кто находился на капитанском мостике, кроме лейтенанта (чин младшего разряда) Макманна. Раненный, он принял командование на себя и — как было сказано в приказе о награждении, который Бет зачем-то отыскала в архиве, — рискуя жизнью, попытался вывести «Сантьяго» в нейтральные воды, одновременно обеспечив оказание помощи раненым и уничтожение секретных материалов. «Сантьяго» настигли северовьетнамские канонерки. Лейтенант Макманн приказал покинуть корабль и эвакуировать раненых, но сам остался на борту. Под непрерывным огнем противника ему удалось затопить «Сантьяго», и судно пошло ко дну в Тонкинском заливе.
Его подобрала команда одной из канонерок, и за следующие три с половиной года он выдержал пытки, голод, неквалифицированное медицинское обслуживание и одиночное заключение в гостинице «Ханой-Хилтон». После освобождения лейтенант К. Макманн был награжден медалями «Пурпурное сердце» и «За выдающиеся заслуги», Военно-морским крестом и Почетной медалью Конгресса. Награды он получал в Овальном кабинете, из рук самого президента Ричарда Никсона, среди университетской элиты на северо-востоке страны известного также как Антихрист. (Впрочем, вряд ли эта университетская элита истово верила в Христа.)
— Он герой, Бойс.
