— Все, загадка разгадана. Пошли.
Вскоре они вошли в зал ресторана. Метрдотель уже ждал их и сразу проводил до свободного столика, на котором стояли ваза с фруктами и бутылка красного вина. На сцене появился маленький акустический ансамбль, сменивший гитариста (гитара, аккордеон и мандолина), и зазвучала популярная итальянская музыка: Санта-Лючия, Сицилийская полька, «Ночь» Антонио Вивальди. В завершении выступления неожиданно прозвучала мелодия Микаэла Таривердиева «Влюбленные» из цикла «Воспоминание о Венеции».
— Ты знаешь, что Антонио Вивальди — венецианец?
— Слышал, что он жил в Венеции, но умер, кажется, в Вене.
— Да, умер он действительно в Вене, но жил там только последний год жизни. А родился он в Венеции. Его отец был брадобреем, однако виртуозно играл на скрипке и был одним из самых известных скрипачей Венеции XVII века. Сам Антонио Вивальди был священником, хотя большую часть времени посвящал музыке, организуя концерты и выступая как скрипач в церкви Пьета и в театре. В театре Сант-Анджело, что находится на Угольной набережной, он долгое время был музыкальным директором.
— Да, Венеция притягивала к себе многих музыкантов. Ее романтичная атмосфера, видимо, способствует творчеству. Я слышал, что некоторые из них окончили свои дни в Венеции, как, например, Рихард Вагнер, Клаудио Монтеверди. Наш Игорь Стравинский тоже похоронен на кладбище Сан-Микеле, там же, где Иосиф Бродский.
Музыкальная ночь, сдобренная приключениями, действительно стала незабываемой.
* * *
Утром за завтраком, как принято в отеле «Даниэли», Татьяна с Владом выпили шампанского и обсудили программу на день.
— Предлагаю сначала пойти на площадь Сан-Марко, зайти в собор, а потом погулять по городу.
— Может, прокатимся на гондоле? А то останется эффект незавершенного действия; катались только поодиночке, и то с приключениями.
— Хорошо. Тогда надо дойти до моста Риальто.
Голуби, неотъемлемый атрибут площади Сан-Марко, привычно клевали брошенные прохожими крупу и хлеб. Большинство столиков кафе на открытом воздухе были свободны. Народ толпился у входа в собор. Мавры на Башне Часов 10 раз ударили в колокол. Лев, расположившийся под маврами и готовый взлететь, внимательно посмотрел на собор. Двери его открылись, и толпа туристов устремилась внутрь.
Экскурсия по собору заняла около часа и была насыщена многими интересными фактами. Поразило богатство его внутреннего убранства. Они узнали, что мозаики, многие из которых золотые, занимают площадь в четыре тысячи квадратных метров. Они были вывезены из Константинополя после падения Византии, а золотой алтарь и преграда из полихромного мрамора были выполнены константинопольскими мастерами по заказу венецианских дожей.
Выйдя из собора, Татьяна и Влад неторопливо побрели в направлении моста Риальто. На набережной Гранд Канала заняли столик в тени.
— Due bicchieri di vino bianco, per favore, — сказала Татьяна официанту.
— Что это значит? — с удивлением спросил Влад.
— Я попросила два бокала белого вина.
— Круто! Ты умеешь говорить по-итальянски?
— Очень мало. Всего несколько фраз.
— Научишь меня?
— Конечно.
Она стала произносить фразы, но запомнить их Владу оказалось совсем непросто.
— Как там про два бокала? Дуэ бикикири ди вино бьянко.
— Не «бикикири», а бикиери, — смеясь, сказала она.
— А, понятно. Бикиери. Дуэ бикиери вино бьянко, порфаворе.
— Молодец! Способный ученик.
Официант принес два бокала Пино Гриджо. Прохладное вино было приятным.
— Ну что ж, вон гондолы выстроились вдоль набережной. Поплыли? — сказал Влад.
После небольшого торга договорились о цене. Веселый гондольер пригласил их на лодку. Уютно устроившись на бархатном диване, стали смотреть по сторонам. Гондола первым делом заплыла в узкий канал, в котором две лодки, плывшие навстречу друг другу, с трудом могли разойтись, не ударившись бортами. Гондольер, напевая какую-то веселую песню, ловко орудовал веслом. Показался знакомый уже дом Казановы. На мосту стоял мужчина в белой маске и в черном плаще. Он приветливо помахал им рукой.
— Смотри, похоже, это тот самый гид, что вчера вез меня на гондоле.
— Молодой и стройный, которого зовут Джакомо?
Татьяна тоже помахала ему рукой. Джакомо, недолго думая, ловко прыгнул к ним в лодку.
— Извините, синьор. Позвольте представиться, Джакомо Джованни Казанова. Я не успел вчера рассказать синьоре одну интересную историю из жизни моего однофамильца. Вы не будете возражать, если я расскажу ее сейчас?
— Валяйте, если синьора не против, — не выразив особого удовольствия и вопросительно посмотрев на Татьяну, произнес Влад. Получив ее одобрение, добавил: — Тем более, вы уже в гондоле.
— Спасибо! Я вас не задержу, — произнес он и перешел к своему рассказу.
— Казанова в конце жизни решил опубликовать свои «Воспоминания». Описывая приключения, он, конечно, кое-что приукрашивал, а кое-что и замалчивал. Его рассказ о любовных связях с монахинями, которых он условно называл К. К. и М. М., из монастыря на острове Мурано полон любовных сцен. Первой из них — К. К., не было еще восемнадцати, когда Казанова воспылал к ней любовной страстью. Вот что он пишет о ней: «Вот она передо мной, новая Ева, такая же прекрасная и такая же обнаженная, как в тот миг, когда она вышла из рук Создателя. Ее шелковая кожа сияла белизной, еще более подчеркивающей смоль ее распущенных по плечам волос. Ее гибкий стан, округлые бедра, точеная грудь, дышащие свежестью губы, живой румянец лица, широко раскрытые глаза, в которых светилась покорность и вспыхивали искорки желания, — все было в ней совершенной красотой и представляло моим жадным взорам все, что может дать страстная любовь, прикрытая легким флером стыдливости».
Во время посещения монастыря, в который отец К. К. спрятал свою дочь от греха подальше, Казанова познакомился с М. М. Это случилось после того, как одна незнакомка бросила ему под ноги письмо, из которого он узнал о страсти к нему этой монахини. О, синьоры, любовь безоглядна в стремлении к наслаждениям. И он после первой же встречи страстно в нее влюбился. В его мемуарах есть примерно такое описание свидания: «Ей было холодно, и мы присели возле камина. В нетерпении я расстегнул бриллиантовый аграф, стягивавший ее жабо. Ах, читатель, есть впечатления, столь живые, столь сладостные, что они годами не могут поблекнуть в памяти, и время бессильно перед ними. Мои губы уже покрывают бесчисленными поцелуями восхитительную грудь, но несносный корсет мешает мне насладиться ею во всем ее совершенстве. И наконец, вот она, освобожденная от всех преград, от всех докучливых пут, передо мною. Никогда я не видел подобного, никогда не прикасался к столь волнующей красоте. Если бы прометеев огонь оживил два волшебных полушария Венеры Медицейской, то и тогда она проиграла бы в сравнении с моей божественной монахиней. Я упал в ее объятия, пьяный от любви и вожделения, и целых семь часов представлял ей самые веские доказательства моего пыла и того чувства, которое она мне внушила».
