— В общем, так: приедешь — сразу позвони, что там и как. Тете Тане привет, — мужчина встал, девушка легко коснулась его щеки губами.
— Пока, папа.
Глеб вернулся через пару минут.
— О, нашего полку прибыло! — проговорил он, пятернями забрасывая за уши свои неопрятные волосы. — Одна очаровательная женщина — хорошо, но две, естественно, лучше. Жаль, мне скоро выходить.
У меня екнуло сердце. Этот человек, с которым я и познакомилась-то каких-то сорок минут назад, вдруг стал мне очень нужен: я подумала, что если бы наш разговор продолжился, мой странный попутчик, в конце концов, смог бы найти разумное объяснение появлению Санькиного брелка в гараже. Разумное — то есть по моему определению такое, которое сняло бы мои подозрения с Бондарева. Нет, не подозрения, обвинения. Он мог бы вернуть мне счастье любить и быть любимой. (Тьфу, черт, что-то я сбиваюсь на лексику мыльных сериалов.) Да, жаль…
Глеб внимательно посмотрел на меня и прочитал что-то в моих глазах. Слегка пожал плечами.
— Мне и правда скоро выходить, Наташа. А вы ложитесь спать. И — не рубите с плеча: топор — плохой инструмент для решения вопросов.
Девушка, листавшая женский журнал, подняла голову и с любопытством посмотрела на него.
— И знаете что? — неожиданно добавил он. — Дайте мне свой телефон. Так, на всякий случай…
Я вырвала из блокнота листок, написала свой номер и отдала ему. Потом, спохватившись, забрала листок назад и дописала код.
Я вдруг ощутила страшную усталость. Принялась застилать постель: мне больше не хотелось ни говорить, ни думать — просто упасть щекой на подушку и закрыть глаза.
Глеб взял свою бутылку, поболтал ею возле уха и сунул в дипломат. Потом сел и уставился в темное окно.
Стоя к нему спиной, я расстегнула сумку и достала халат. Украдкой взглянув на Глеба, потянула в сторону дверь, чтобы пойти в туалет переодеться. Не поворачивая головы, он проговорил:
— Так еще после станции не открыли. Переодевайтесь здесь, я выйду.
«Ко всему прочему, он еще и ясновидец», — подумала я, но тут же поняла, что он просто увидел мое отражение в стекле. Никакой мистики.
Он вышел в коридор, а я торопливо сняла джинсы, вязаную кофту и надела халат. Юркнула под одеяло.
Я отвернулась к перегородке. Ощущая щекой приятный холодок наволочки, задумалась. Кто он, этот Глеб? Откуда едет и куда? Есть ли у него родные, близкие? Дети? С этими вопросами, на которые мне никогда не суждено было узнать ответа, я заснула.
Спала я крепко, и даже не слышала, как он ушел в ночь.
21
У матери я пробыла чуть меньше недели — и то только потому, что позвонила и предупредила ее о своем приезде и желании погостить у нее, точнее у тети Нины, ее сестры. Не будь этого звонка, я бы, наверное, рванула домой с ближайшей станции, так и не доехав до Самары.
Тот короткий разговор с моим случайным попутчиком почти убедил меня в том, что Бондарев невиновен. Нет, не так: в том, что он может быть невиновен, и что стоило, по крайней мере, поговорить с ним. Глеб заразил меня своими сомнениями, и теперь я уже жалела о том, что уехала так поспешно.
Тетя Нина, которой было уже шестьдесят восемь, к несчастью, приболела и проводила большую часть времени в постели. Я рассказывала ей и матери о своей работе, новостях из жизни наших общих знакомых, о недавней командировке в Турцию. Моей личной жизни и гибели Саньки мы никогда не касались: по обоюдному молчаливому согласию эта тема стала табу. Мать и так сильно сдала после смерти внука, и хотя она была младше тети Нины на два года, выглядела лет на семьдесят с лишним. О своей беременности я тоже не упомянула, поскольку это могло повлечь за собой такие вопросы, ответить на которые я была не готова: как я решилась на такой шаг? кто он? собираюсь ли я выходить за него замуж?
Я так и не придумала, как мне поделикатней объявить матери о своем скором отъезде, и решила, что просто куплю обратный билет и поставлю женщин перед фактом, а для убедительности сошлюсь на срочный звонок шефа по мобильнику.
На шестой день я прощалась с матерью на перроне самарского вокзала.
— А ты, мама, долго еще здесь… собираешься?
Она вздохнула.
— Если честно, мне не хочется возвращаться совсем. Там же все будет напоминать… Ох, дочка, сколько я потом ругала себя…
— Не начинай опять. Ты не виновата. Просто так — вышло.
«И все же, мама, — ты жива, а Саньки нет. Если бы тогда, на даче, ты перетерпела свое давление…»
Я почувствовала, как к горлу подкатывает комок, и одернула себя.
— Приеду — позвоню, — я поцеловала ее в сухую, морщинистую щеку, подхватила сумку и поднялась в тамбур. Повернувшись, махнула матери рукой и прошла вглубь вагона.
Купе было занято компанией из двух подвыпивших мужчин лет по сорок и их несколько более молодой спутницы. На столе стояла почти допитая бутылка водки, на одноразовых тарелках лежал хлеб и растерзанные куски курицы. Атмосфера тупого веселья и алкогольных паров висела здесь плотно, как лондонский смог. Хорошо хоть, что они не курили.
— Девушка, вы это… не составите компанию? — обратился ко мне один из мужчин.
«Всю жизнь мечтала», — подумала я, укладывая свои сумки на верхнюю полку. Мой багаж потяжелел почти вдвое: тетя Нина уговорила меня взять несколько закаток огурцов, помидоров и варенья из прежних запасов, одолжив мне и старую сумку.
— Спасибо, не хочется.
Я вышла в коридор, задвинув за собой дверь. Разумеется, мои спутники еще не скоро угомонятся. Можно, конечно, сразу залезть на вторую полку, но заснуть не удастся. Ну да ладно, мне ли не знать, что в жизни бывают и неприятности похуже.
Я вспомнила о Глебе. Вот было бы здорово, если бы я опять встретила его в поезде! И мы бы договорили до конца. И все равно я была благодарна ему: похоже, мне как раз и не хватало априорно положительного отношения к моей ситуации, которое проявил этот странный попутчик. В юриспруденции это называется презумпцией невиновности, а на простом, понятном языке звучит так: человек не может быть назван преступником, пока не доказано, что он преступник. А сейчас речь шла не об абстрактном любом человеке, а о том, который был мне совсем небезразличен. Как я могла позабыть об этом?
Из купе донесся взрыв пьяного смеха. Я с досадой подумала, что если бы мать с тетей Ниной не накормили меня перед отъездом до отвала, можно было хотя бы посидеть в вагоне-ресторане.
Тут я заметила в конце коридора долговязую фигуру проводника, копошившегося у нагревательного бачка. Я направилась к нему.
— Простите…
— Слушаю вас? — он поднял на меня покрасневшие глаза плохо выспавшегося человека.
— Может, у вас найдется свободное место в каком-нибудь купе? В моем шумная компания, а мне хотелось бы… ну, понимаете?..
