26
Прошло две недели.
Точнее, двенадцать дней: с того последнего разговора с Бондаревым в моем мозгу словно включился некий счетчик, отсчитывающий сутки за сутками. Утром кто-то невидимый напоминал мне: пятый день, шестой… восьмой… — от чего и до чего?
Возвращаясь с работы, я обязательно просматривала входящие звонки. Нет, я по-прежнему не ждала звонка от Бондарева — если бы он захотел, то всегда мог позвонить мне на мобильник, — но я втайне надеялась, что звонок будет от Глеба. Не зря же он взял мой номер?
В пятницу вечером, нажав кнопку «Входящие», я обнаружила на табло штриховую линию: номер был не определен. Это заставило мое сердце забиться взволнованно. С мобильника на домашний мне вообще никто не звонил, значит, звонок был междугородный. Вряд ли это мать: с ней мы пообщались буквально пару дней назад, и у них с тетей Ниной все было в порядке. Неужели Глеб? Я проверила время звонка и увидела, что опоздала всего минут на десять: заходила в продуктовый купить что-нибудь на ужин. Сдался же мне этот йогурт!
Я включила телик.
Сериалы уже давно и основательно оккупировали все без исключения каналы. Все были без конца и без начала, а потому мне было без разницы, на каком из них остановиться. Я выбрала какую-то мелодраму. Присев на диван, открыла злополучный йогурт и приступила к вечерней трапезе.
И в это время раздался звонок.
Я вздрогнула и едва не опрокинула на колени пластмассовый стакан.
— Номер не определен, — бесстрастно изрекла прятавшаяся в моей старенькой «Руси» женщина.
Я отключила звук телевизора, и герои на экране с их липовыми страстями враз онемели. Я торопливо взяла трубку.
— Добрый вечер, — послышался далекий голос, который я могла бы узнать из тысячи. — Наташа?
— Глеб!
— Он самый. He разбудил? У нас с вами приличная разница во времени.
Боже, о чем он говорит? При чем здесь разница во времени?! Даже если бы он собрался позвонить в три часа ночи, я бы села у аппарата и ждала этого звонка!
— Не разбудили.
— Как вы, Наташа? Скажите, я был прав… ну, насчет этого?
— Да, — коротко ответила я.
— Значит, это не он?
— Не он…
— Я опять прав. Всегда прав, — даже на расстоянии я услышала в его голосе грустные нотки. — Из-за этого и трагедия, как в театре все равно.
Кажется, это была реплика генерала Хлудова из булгаковского «Бега».
— И вы знаете, кто? — осторожно спросил Глеб.
— Да. Я знаю, кто. Этот человек… умер.
— Значит, вы снова вместе? — произнес Глеб. — Я рад за вас.
Воцарилась тишина. В трубке что-то пощелкивало, статическое электричество — или как там это называется?
— Мы… снова вместе, — с легкой запинкой подтвердила я.
Но даже стократно подтвержденная ложь правдой, увы, не становится.
— Рад за вас, — повторил мой собеседник. — Прощайте, Наташа…
Я не успела больше ничего сказать: он разъединился.
27
Я взглянула на часы. Начало одиннадцатого. Наверное, он уже спит, он всегда ложился рано. Но я не могла ждать и начала торопливо одеваться.
И шагнула в ночь, лунную и прохладную.
Я даже не знала, что скажу ему, и надеялась: сердце подскажет. И почему-то больше не боялась, что застану в его квартире другую женщину — может быть, потому, что в тот, последний перед расставанием миг увидела его глаза — страдающие и любящие — и верила, что он еще не преодолел тот короткий шаг, отделяющий любовь от ненависти?
Такси не было, и я пошла пешком, все время ускоряя шаг. Потом не выдержала и побежала, стук каблуков гулким эхом отражался от стен домов. В одном из дворов подвыпившая компания подростков заулюлюкала мне вслед: «Эй, девушка, можно и мы с тобой?». Спасибо за «девушку», ребята.
Спустя двадцать или двадцать пять минут я стояла у подъезда его дома, с трудом переводя дыхание. Достала из кармана брелок с ключами, выбрала чип. Приложила его к светящемуся кружку на металлической поверхности двери — и вошла в подъезд. Поднялась на его этаж. Прислушалась: из-за двери квартиры не раздавалось ни звука.
Я минуту помедлила.
Позвонить или открыть… самой?
А, будь что будет! Я вставила ключ в замочную скважину, повернула и осторожно, как ночной вор, вошла в прихожую.
В квартире было темно и тихо. Так тихо, что было слышно, как на кухне капает из крана вода. Где он теперь спит? Остался на диване в гостиной или вернулся в спальню?
Я на цыпочках подошла к двери в гостиную. Прислушалась. С дивана доносилось размеренное дыхание Славы Бондарева. Тусклый лунный свет, проникавший в комнату через окно, освещал его лицо. Наверное, ему снилось что-то не очень приятное, потому что во сне он хмурился.
Я опустилась на край дивана, коснулась его руки, лежащей на одеяле, и прошептала:
— Слава…
Он пошевелился. Что-то пробормотал во сне.
— Слава…
Он медленно открыл глаза.
— Ты…
В его голосе не было удивления — только бесконечная теплота и нежность.
Я наклонилась и поцеловала его. В следующее мгновение он полностью пришел в себя ото сна.
— Я знал, Наташа…
Его рука потянула молнию моей куртки. Я приподняла плечо, помогая ему и освобождаясь от верхней одежды. Потом сбросила полусапожки, сняла через голову свитер, расстегнула джинсы… Через полминуты я уже юркнула под одеяло и прильнула к его теплому сильному телу. Мы не говорили друг другу ни слова, они были сейчас не нужны.
Слава положил мою руку на свою ладонь, а другой молча перебирал мои пальцы. Я прижалась к его груди, вдохнула запах его кожи — такой мужской, знакомый, такой любимый. Его волосы щекотали мою щеку. Я вновь слышала приглушенный стук его сердца, под который засыпала прежде. Но сейчас нам обоим было не до сна, мы так давно не были вместе — долгих две недели, нет, даже больше. И мы наслаждались этими безмолвными минутами, жадно впитывая друг друга, чтобы вновь превратиться из двух отдельных, измученных недавними событиями половинок в одно счастливое целое.
Прошла вечность, прежде чем я вспомнила, что мне надо сказать ему…
…одну очень важную вещь.
— Слава, я не знаю, принято ли… ну, поздравлять с прошедшим днем рождения?
— Да я и сам не знаю. Валяй, что здесь плохого?
— Тогда поздравляю тебя.
— Спасибо, Наташенька, — он поцеловал мои волосы.
— И подарок.
— Не надо подарка. Ты — мой подарок. И другого мне не надо.
