– Ерунда… – Ольга попыталась оттолкнуть руки Игоря Дмитриевича и невольно поморщилась. – Просто ссадина. С Чижиком что? Да не трогайте вы! Если я ничего и не поломала, так вы мне сейчас обязательно что-нибудь поломаете…
Но он уже добрался до ее левой ноги, задрал штанину и растерянно свистнул, увидев, как быстро, прямо на глазах, отекает ступня.
– В больницу, – сказал Игорь Дмитриевич решительно. – Мы едем в больницу. Немедленно. Александр, ты с Анной остаешься здесь. Тетя Марина за Анной присмотрит. Галь, ты с нами. Куда ближе – до районной, до городской? Оленька, извини, сейчас немножко больно будет…
Он достал из кармана складной кож, открыл его и, не слушая ее протестов, мигом срезал с ее быстро опухающей ноги парусиновую тенниску. Прямо на куски раскромсал. В чем она теперь ходить будет? Ольга так расстроилась, что только об этом и думала все время, пока они ехали в районную больницу, и пока там ее осматривал хирург, и пока ей делали рентген, а потом накладывали гипс – какая-то косточка там все-таки треснула, оказывается. И потом, по дороге из больницы в Семино, сидя на заднем сиденье машины рядом с непривычно молчаливой Галкой и почти засыпая от усталости и от обезболивающего укола, Ольга тревожилась главным образом по поводу того, что опять осталась разутая. Не в тех же шелковых туфельках ей по саду лазать, правда? Или ее так и будут теперь все на руках носить, как последнюю калеку? Противно же…
Игорь Дмитриевич вынул ее из машины и на руках отнес в ее спальню, и это было не так уж и противно. Наверное, потому, что она уже мало что соображала – мысли путались и глаза слипались. Она еще помнила, как Галка помогала ей раздеться, что-то сердито бухтя при этом, а потом уже ничего не помнила – провалилась в глубокий, черный, наполненный болью и тоской сон.
Боль, тоска, и безнадежность, и страх – вдруг кто-нибудь узнает, и стыд – терпишь и молчишь, значит, сама и виновата. И никакого просвета, и никакой надежды, и ничего не изменится, у нее просто не хватит сил что-то изменить, у нее не хватает сил даже на то, чтобы встать и приготовить завтрак, но встать обязательно надо, потому что если она не приготовит завтрак – будет еще хуже… Гриша, пожалуйста, не кричи, соседи услышат, не надо, мне больно, не трогай, я сейчас сама встану, не надо, пожалуйста, тише, пожалуйста, пожалуйста…
– Оленька, тише, не надо шевелиться… Очень болит, да?
Она с трудом разлепила веки – наверное, глаза опять отекли, что же делать, придется звонить кому-нибудь, чтобы сегодня подменили ее на дежурстве в отделении… Да нет, какое дежурство. Это было давно. А сейчас она – няня Чижика. Тогда почему у нее отекли глаза? Ольга с трудом подняла руку, ощупала лицо и успокоилась – глаза нисколько не отекли. И вообще, при чем тут глаза? Она же ногой ударилась, когда Чижика ловила.
– А где Чижик?
– Тише, тише. – В слабом свете ночника лицо Игоря Дмитриевича казалось каким-то незнакомым, она его только по голосу и узнала. – Больно, да? Сейчас я тебе таблеточку…
– Где Чижик? – настойчиво повторила Ольга, окончательно просыпаясь. Он что, опять ребенка без присмотра оставил?
– Анна дома, – успокаивающе сказал он. – Саша-маленький их с Галкой вечером отвез. Галка пока с Анной побудет, а завтра днем мать приедет, Вячеслав Васильевич в санатории сейчас, так что она сможет недельку с Анной побыть.
– Кто такой Вячеслав Васильевич? – Ольга совершенно не понимала, о чем он говорит. Галка почему-то с Чижиком побудет, Инга Максимовна зачем-то приедет… – Почему Чижика в город увезли?
– Вячеслав Васильевич – муж моей матери, – терпеливо объяснил Игорь Дмитриевич. – Немолодой уже, болеет часто. Вот его в санаторий и отправили. Анна побудет в городе, пока ты не поправишься. Съешь таблеточку, а? Доктор сказал: если очень больно будет – надо тут же таблеточку глотать, и сразу…
– Ничего мне не больно, – отрезала Ольга, отталкивая его руку. – Не буду я гадость всякую глотать. И так уже стакан димедрола впороли…
– Значит, так надо было! – Он говорил с ней, как с больным ребенком. – Съешь таблеточку, а? Не могу я смотреть, как ты мучаешься…
– Чего это я мучаюсь? Подумаешь – на Сашу упала! А он не мучается? – Ольга раздражалась все больше и больше. – Зачем Чижика от меня увезли? Я что – заразная?
– Тише, тише… – Он склонился над ней еще ниже, близко вглядываясь в ее глаза тревожными черными глазами, удерживая за плечи горячими шершавыми ладонями. – Тебе просто полежать придется, совсем недолго… Я с тобой здесь побуду, тетя Марина за тобой поухаживает… Съешь таблеточку, тебе же больно. Ты даже во сне говорила, что тебе больно. Слушай, а может, ты пить хочешь? Я компотику наварил, яблочного. Он остыл уже. Хочешь пить?
– Я есть хочу, – из чувства противоречия сказала Ольга и тут же поняла, что это чистая правда. Это потому, что сейчас ночь. Раньше во время ночных дежурств в больнице она всегда страшно хотела есть.
– Ой, как хорошо! – обрадовался Игорь Дмитриевич. – Курицу будешь? Жареную. И я сейчас салата накрошу. И хлеб замечательный есть, тетя Марина вечером свежий испекла, раз уж мы не уехали.
Он исчез и через несколько минут приволок полный поднос всякой еды, поставил его на тумбочку, нырнул в комнату Анны, вернулся с двумя подушками и, обхватив ее за плечи, приподнял и посадил, затолкав ей за спину подушки.
– Я что, парализована? – буркнула Ольга, с удивлением чувствуя, до чего это приятно, когда за тобой ухаживают как за больной. За ней никто ни разу в жизни не ухаживал как за больной. Впрочем, она никогда и не болела.
– Халат дать? – Игорь Дмитриевич, наверное, заметил, как она все время тянет простыню к горлу, снял с кресла халат и положил ей на колени. – Сама оденешься? Я выйду. Если что – позови, я за дверью буду.
Ну, это уже слишком. Он что, и одевать ее сам собирается? Ольга торопливо влезла в халат, стараясь не зацепить заклеенный пластырем локоть, морщась и скрипя зубами, поворочалась в постели, одергивая и расправляя полы халата и завязывая пояс, откинула простыню к ногам и позвала:
– Игорь Дмитриевич! Я готова.
Он тут же вошел, уселся на постель рядом с ней и стал со знанием дела резать курятину, раскладывать по тарелкам салат, мелко крошить петрушку на маленькой разделочной доске, которую, оказывается, предусмотрительно принес из кухни.
И они долго с удовольствием ужинали – или завтракали? – вдвоем, и она с удовольствием слушала, как Игорь Дмитриевич рассказывает о своей жизни… Его строительное дело, оказывается, еще отец начал, но успел немного – умер семь лет назад. Отец очень болел, сердце… Мать четыре года назад опять замуж вышла. Вячеслав Васильевич у нее хороший, но тоже все время болеет. У него есть дочь от первого брака, Людмила, славная баба, они с матерью дружат, Людмила к ним в гости часто ездит, и помогает, и за отцом присматривает, когда мать к сыну собирается. Они все ему, Игорю, очень сильно помогли, когда Наталья отступного потребовала за отказ от Анны. Наталья столько потребовала, что он один не собрал бы. А мать с Вячеславом Васильевичем, да и Людмила его – они все, что было, выложили, и у него кое-что нашлось, вот и не пришлось дело ликвидировать.
