Анжелика охнула от ужаса. Что же это такое!.. Эти мальчики, эти малыши, которым давали причастие без исповеди!..
А Флоримон засмеялся, с удовольствием припоминая, как все было.
— Когда мы подпалили ей ноги, она все рассказала, только заставила нас раньше поклясться, что мы никогда об этом не станем говорить. Мы и хранили тайну. Но мы гордились тем, что он наш отец, и были счастливы, что ему удалось бежать от злодеев… И тогда Кантор решил поехать на море искать его.
— Почему на море?
— Потому что оно очень далеко, — Флоримон неопределенно махнул рукой. Он плохо понимал, что такое море, но ему казалось, что с моря идет дорога в зеленый рай, где осуществляются все мечты. Анжелика понимала его. — Кантор сочинил песню. Я уже позабыл слова, но красивая была песня. В ней излагалась история нашего отца. Кантор говорил: «Я буду петь эту песню повсюду, и найдутся люди, которые узнают, о ком она, и расскажут мне, как его найти…»
Горло Анжелики сжалось, и на глазах выступили слезы. Она представила себе, как два ребенка задумывали поход маленького трубадура в поисках человека из легенды.
— Я с ним не соглашался, — продолжал Флоримон. — Мне не хотелось уезжать, потому что нравилось жить в Версале. Ведь карьеру не сделаешь, если будешь носиться по морям, правда? А Кантор уехал. Кто чего хочет, тот добьется, так говорила Барба. Еще она говорила: «Ну, уж этот если вобьет себе что в голову… Упрямее своей матушки…» Матушка, как вы думаете, добрался он до нашего отца?..
Анжелика, не отвечая, провела ладонью по его волосам. У нее не хватало мужества вновь сказать ему, что Кантор погиб, заплатил своей жизнью, как рыцари святого Грааля, за поиски химеры. Бедный маленький рыцарь! Бедный маленький трубадур! Она представила себе его личико с крепко сжатыми губами
— там, под прозрачными изумрудными волнами бездонного моря. Воды были глубоки, как его взгляд, затуманенный мечтой.
— …добрался, благодаря песне… — говорил свое Флоримон.
А она не знала, что кроется за этими ясными глазами. Ей уже недоступен был детский мир, в котором так причудливо смешиваются наивность и мудрость.
«Всем детям приходят в голову сумасшедшие замыслы, — думала Анжелика. — Беда в том, что мои дети эти замыслы осуществляют!..»
Но это было далеко не все. В этот вечер ей предстояло услышать еще много неожиданного.
Глава 4
Помолчав какое-то время, Флоримон поднял голову. На его подвижном лице выразились смущение и огорчение.
— Матушка, неужели король осудил моего отца? Я столько думал об этом, и это меня мучит; ведь король справедлив…
Мальчику тяжело было отказаться от своего кумира. Чтобы успокоить его, она сказала:
— Это злые завистники довели его до гибели, а король помиловал его.
— Вот как! Ну, тогда я рад. Потому что я люблю короля, но еще больше люблю своего отца. Когда он вернется? Ведь он вернется, раз король его помиловал? И снова получит свое звание, свое место?
Анжелика вздохнула с тяжелым сердцем.
— Это очень запутанная история, и разобраться в ней нелегко, мой бедный мальчик. Я сама до последнего времени верила, что твой отец умер, и теперь мне временами кажется, что я вижу сон. Но он не умер. Он убежал и добрался сюда, в этот дом, чтобы взять золото… Это бесспорно и, в то же время, невероятно… Ведь ворота Парижа охраняли, возле этого дома стояли стражи, как же он мог войти сюда?
Флоримон взглянул на нее с высокомерной улыбкой. Она поняла, что от этого удивительного мальчика можно услышать еще нечто невероятное и воскликнула:
— Ты знаешь, как?
— Да. — Он нагнулся и прошептал ей на ухо:
— Через подземный ход у колодца.
— Что ты говоришь?!
Флоримон вскочил с таинственным видом и схватил ее за руку:
— Идемте!
Они прошли коридором; мальчик взял ночник, горевший у входной двери, потом увлек мать в сад. Месяц был на ущербе, но все-таки можно было различить аллеи из подстриженных кустов, которые вели в глубину сада, к старой стене, где все оставалось, по приказанию Анжелики, в нетронутом виде, сохраняя поэзию средневекового вертограда. Колонна без отбитой верхушки, пестрый щит у самой скамейки, старый колодец, покрытый куполом из кованого железа, — все это напоминало о пышности пятнадцатого столетия, когда квартал Маре представлял собой один огромный замок со множеством дворов — резиденцию французских королей и принцев.
— Паскалу показал нам этот секрет, — объяснил Флоримон. — Он говорил, что наш отец распорядился привести в порядок старое подземелье, когда строил здесь свой дом. Он дорого заплатил трем рабочим, чтобы они хранили тайну. Паскалу был одним из них. Но нам он все показал, потому что мы сыновья графа де Пейрака. Смотрите сюда.
— Я ничего не вижу, — сказала Анжелика, нагнувшись над черным отверстием.
— Погодите.
Флоримон поставил лампу на дно большого деревянного ведра, окованного медью, и стал медленно опускать цепь, на которой оно висело. В свете лампы стали видны блестящие от сырости стенки колодца. Мальчик остановил ведро на полпути.
— Вот! Наклонившись, можно разглядеть в стенке деревянную дверцу. Если опустить ведро так, чтобы оно остановилось напротив, можно открыть дверцу и пробраться в подземный ход. Он очень глубокий и проходит под погребами соседних домов. Он идет вдоль крепостных стен со стороны Бастилии и раньше доходил до предместья Сент-Антуан, а там соединялся со старинными катакомбами и прежним руслом Сены. Но так как там все уже застроили, то мой отец велел провести ход дальше, до Венсенского леса. Там есть выход через разрушенную часовню. Вот видите, как все ловко устроено. Мой отец был очень осмотрителен, правда?
— Но как же узнать, можно ли теперь пройти этим ходом?
— Еще как можно! Старый Паскалу содержал его в порядке. Дверной замок хорошо смазан и открывается при легком нажиме, а люк у часовни тоже прекрасно действует. Старый Паскалу говорил, что все должно быть в полном порядке на случай возвращения хозяина. Но он так пока и не вернулся, а сколько раз мы втроем, Паскалу, Кантор и я, ждали его в Венсенском лесу, прислушивались, надеялись услышать его шаги. Шаги Великого хромого из Лангедока…
Анжелика пристально вгляделась в лицо сына.
— Флоримон, ты что же, хочешь сказать, что вы с Кантором спускались в этот колодец?
— Ну, конечно! — небрежно ответил Флоримон. — И много раз, можете мне поверить.
Он потащил ведро вверх и вдруг рассмеялся:
— Барба ждала нас, перебирая четки, и дрожала, как курица, высидевшая утят.
— Эта большая дура все знала!
— Нам нужна была ее помощь, чтобы поднять на место ведро.
— Возмутительно! Как она позволяла вам вести себя так неосторожно и ничего не говорила мне?..
