— Черта с два! Боялась, что мы ей опять подпалим пятки.
— Флоримон, ты понимаешь, что заслужил пару оплеух?..
Флоримон на это ничего не ответил. Он вернул ведро на прежнее место, а лампу поставил на край колодца, вновь ставшего мрачным и таинственным. Анжелика провела рукой по лицу, пытаясь собраться с мыслями.
— Я чего-то не понимаю… Да. Как же он мог один, без помощи, выбраться из колодца?
— Это нетрудно. Для этого к стенкам колодца прикреплены железные скобы. Но Паскалу не хотел, чтобы мы ими пользовались, потому что мы еще были малы, а он уже слишком состарился. Потому нам и пришлось терпеть Барбу с ее нытьем, — чтобы она нас поднимала. А когда старый Паскалу собрался умирать, он попросил позвать меня. Я был тогда в Версале. Мы с аббатом вскочили на лошадей и примчались сюда. Матушка, грустно смотреть, как умирает добрый слуга. Я держал его руку до самого конца.
— Ты хорошо поступил, мой Флоримон.
— А он мне сказал: «Надо следить за колодцем, чтобы он был в порядке, когда приедет хозяин». Я обещал ему. Каждый раз, когда я возвращаюсь в Париж, я спускаюсь сюда и проверяю — все ли механизмы хорошо действуют.
— Ты это делаешь… один?
— Да. Хватит с меня Барбы. Я теперь уже достаточно вырос, чтобы справляться со всем сам.
— Ты спускаешься по этим железным скобам?
— Ну, конечно. Это очень просто, я же сказал. Так, вроде гимнастики.
— И аббат никогда не запрещал тебе это делать?
— Аббат ничего этого не знает. Он спит. Он ни о чем не догадывается, я уверен.
— Хорошо же смотрят за моими детьми, — с горечью проговорила Анжелика. — Значит, ты занимаешься этими опасными фокусами ночью? И тебе не было страшно, Флоримон, когда ты ночью один пробирался подземным ходом?
Мальчик покачал головой. Если ему и бывало страшно, он бы в этом не признался.
— Мой отец занимался рудниками, как мне рассказывали. Может быть, поэтому мне нравится быть под землей.
Он посмотрел на нее исподлобья, польщенный восхищением, которого она не могла скрыть. В свете луны черты детского лица обрисовались с неожиданной определенностью, и Анжелика узнала насмешливую складку губ, мелькавшие в черных глазах искры и характерную усмешку «с чертовщинкой» последнего из принцев Тулузы, который нередко забавлялся, смущая, пугая и приводя в недоумение робких горожан.
— Если хотите, матушка, я вас туда проведу.
Глава 5
В марсельскую гавань медленно входила королевская галера. В синем зеркале рейда отблесками пожара вспыхивали отражения ее развевающихся на ветру темно-алых шелковых флагов с золотыми кистями, сверкающих щитов с адмиральским гербом, прибитых к верхушкам мачт, и ярко-красного морского флага, вышитого золотыми лилиями.
Толпа, заполнявшая набережную, всколыхнулась от любопытства. К тому месту, куда должно было подойти это прекрасное судно, помчались, громко перекликаясь, торговки рыбой, фруктами и цветами, подхватившие свои корзины с инжиром и мимозами, дынями и гвоздиками, морскими ершами и устрицами. Туда же подходили и щеголи, прогуливавшиеся по берегу в сопровождении своих собачек, и рыбаки в красных колпаках, чинившие поблизости свои сети. Два грузчика, турки в широких шароварах (красных у одного и зеленых у другого), с взмокшими от пота спинами, отливавшими красным деревом, спустили наземь огромные тюки сухой рыбы, которые они тащили, уселись на них, вытащили из-за пояса длинные трубки и закурили. Прибытие в порт галеры означало для них передышку, потому что в это время замирала муравьиная суетня на берегу. Позволяли себе остановиться, отойти от весов, свободно вздохнуть и капитаны, следившие за погрузкой товаров на свои корабли, и дородные купцы, суетливо семенившие туда-сюда со своими приказчиками и подручными. Все спешили к галере, как на спектакль, и не столько полюбоваться крылатым ее изяществом и великолепием нарядных офицеров, сколько поглядеть на каторжан. Это было страшное зрелище, заставлявшее женщин в ужасе креститься, но и оторвать их от него было невозможно.
Анжелика поднялась с лафета пушки, на котором просидела в ожидании несколько часов. За ней шел ее слуга Флипо с дорожным мешком в руках. Они замешались в толпу.
Наконец галера подлетела к берегу, гонимая мощными ударами двадцати четырех весел. Пока она поворачивалась, можно было полюбоваться длинным волнорезом на ее носу с острием, отделанным черным деревом и увенчанным огромной позолоченной деревянной сиреной; затем собравшиеся на набережной получили возможность разглядывать нарядную корму, отделанную щитами и статуями из дерева, украшенного позолотой, над которыми подымался полог из красно-золотой парчи. В этой огромной палатке, которую называли еще скинией, размещались офицеры.
Перед самой остановкой весла поднялись и застыли в воздухе.
На борту, возле позолоченной лестницы для схода с корабля остановилась группа офицеров в парадных мундирах. Один из них наклонился вперед и, сняв шляпу с большим плюмажем, стал делать знаки в направлении Анжелики. Она обернулась и, к своему облегчению, увидела, что из подъехавшей кареты выходят несколько изящных молодых дам. К ним-то и обращался офицер. Одна из этих дам, брюнетка с пикантным, хотя и чересчур усеянным мушками личиком, воскликнула восторженно:
— Ах, вот наш очаровательный Вивонн! Хотя он адмирал, и в Марселе у него больше власти, чем у Его величества короля, он остается по-прежнему милым и простым! Он нас заметил и любезно приветствует.
Узнав герцога де Вивонна, Анжелика тут же укрылась в толпе. Брат госпожи де Монтеспан уже ступил своими высокими красными каблуками на скользкие камни набережной и подходил с протянутыми руками к экзальтированной брюнетке.
— Я счастлив видеть вас на этом берегу, прекрасная Ариана. И вас тоже, Кассандра. А кого это я вижу вон там? Неужели это наш любезный Калистро? Как приятно!
Адмирал обменивался любезностями со своими знакомыми в привычном стиле светской беседы, а зеваки вокруг смотрели на него, разинув рот. Герцог де Вивонн, действительно, выглядел великолепно в своей роли почти вице-короля. Загар прекрасно сочетался с голубыми глазами и пышными светлыми волосами. Герцог был высокого роста, так что некоторая полнота не портила его, он обыгрывал ее, как умелый актер, — она придавала ему внушительность. Он был веселого нрава, остроумен, охотно смеялся, в нем узнавались некоторые черты его блестящей сестры, любовницы короля.
— Мне просто случайно удалось сделать здесь небольшую передышку, — объяснял де Вивонн. — Через два дня я должен отправляться в Кандию. Повреждения, причиненные кораблю бурей, и болезнь части экипажа принудили меня зайти в Марсель. И раз вы здесь, я приглашаю вас всех к себе в гости. У нас есть два дня, чтобы попировать.
Сухой треск, вроде пистолетного выстрела, заставил всех вздрогнуть. Это щелкнул плетью, побуждая толпу отойти, один из тех стражников, что стерегли каторжников.
