И он видел ее с этим золотым колье на шее, в затейливой прическе и широких юбках, лежавших складками, с веером…
— Куда вы идете с этим мешком на плече? — спросила она, чтобы прервать молчание.
— Спешу в порт. Я ухожу на «Бонавентуре», торговом судне. Оно отправляется в Ост-Индию.
Анжелика почувствовала, что у нее побледнели даже губы. Она воскликнула:
— Вы уезжаете?.. Уезжаете, не попрощавшись со мной?
Колен Патюрель глубоко вздохнул, но взгляд его стал еще жестче.
— Я — Колен Патюрель из Сан-Валери-ан-Ко, — сказал он. — А вы… Вы важная дама и, кажись, маркиза!.. Жена маршала… И король Франции прислал за вами корабль… Ведь это все правда?
— Да, правда, — пробормотала она, — но это ведь не причина, чтобы уехать, не сказав «до свиданья».
— Иногда это может быть причиной, — сумрачно обронил он.
Его глаза избегали ее взгляда. Казалось, он удаляется куда-то, такой чуждый уютному душистому полумраку комнаты.
— Когда вы спали, — начал он шепотом, — я, бывало, смотрел на вас и думал: я ничего не знаю об этой малышке, да и она обо мне ничего не знает. Пленники варваров — вот и все, что нас сближает. Но… я ее понимаю, как самого себя. Она страдала, была униженной, ее вываляли в грязи… Но она умеет не сдаваться. Она путешествовала, много чего повидала на свете… Я чувствую, она из моей породы… Ну, и поэтому я говорил себе: «Однажды, когда мы выберемся из этого ада и высадимся в каком-нибудь порту, настоящем порту у нас дома… где серое небо и идет дождь, я. постараюсь разговорить ее… Она тоже, небось, одинока в мире… И если захочет, я увезу ее на свою родину в Сан-Валери-ан-Ко. Там у меня есть хижина. Есть у меня и кубышка, спрятанная под камнем очага. Если наши места ей понравятся, я больше не стану ходить в море… и она перестанет бродяжничать… Мы купим пару коров…
Он замолк, сжав губы и задрав подбородок кверху, и глядел на нее с тем же высокомерным вызовом, как некогда смотрел в глаза взбешенному тирану Мулею Исмаилу.
— …Ну так вот. Теперь все! Вы не для меня. — Его душил гнев. — Я бы все простил… Все принял бы в вашем прошлом. Но не это!.. Если б я только знал, что вы из благородных, я бы не прикоснулся к вам даже травинкой! Всегда ненавидел ваше проклятое сословие…
Анжелика больше не могла сдержать возмущения. Она вскричала:
— Колен, но это же не правда!.. Вы лжете! А как же шевалье де Мерикур?.. А маркиз Кермев?..
Он устремил взгляд в даль за окном, будто за укреплениями Сеуты хотел разглядеть стены Мекнеса.
— Это было там… Есть разница. Мы все там были христианами, бедными рабами…
Вдруг Колен опустил голову, как придавленный, будто все еще нес на плечах огромные камни, которыми надсмотрщики Мулея Исмаила пытались сломать ему хребет.
— …Я могу забыть пытки, — сказал он глухо. — Но этого никогда не забуду… Вы такую тяжесть навалили на меня… такую тяжесть…
Она тоже знала, какой груз лег на его сердце. Отныне он будет повсюду нести с собой воспоминания о двух голосах, шепчущих в тишине пустыни:
— …Я люблю тебя, Колен.
— Цыц! Не надо говорить этих слов!.. Еще не время… Ты теперь лучше себя чувствуешь?
— Да.
— И это верно, что тебе хорошо со мной?
— О да! Еще как!
— Спи, мой ягненочек…
Уголки губ Анжелики задрожали, высокая фигура расплылась, скрытая пеленой слез. Он нагнулся, подобрал свой мешок, закинул на плечо и, приподняв колпак, буркнул:
— Прощайте, мадам! Счастливого пути!
И вышел.
Нет, но нельзя же расстаться так! С этим отчужденным враждебным взглядом… Колен! Колен, брат мой!..
Она бросилась на галерею, перегнулась через перила. Но он уже был внизу. Увидел ли он, подняв глаза, как слезы текли по ее щекам? Унес ли это видение с собой, как бальзам на рану?
Этого она никогда не узнает! Она замерла, не в силах сдвинуться с места. Грудь ее сотрясали рыдания.
Вдруг Анжелику потянуло пройтись по крепостной стене. Она не могла больше оставаться взаперти. Низкие потолки и стены давили на нее, словно в тюрьме. Хотелось вдохнуть морского ветра, может, он развеет эту невыносимую тоску? В открытом море кружили лодки берберийцев. Пушки порта защищали корабли. Один из них удалялся с надутыми, белыми как снег парусами на фоне голубого неба. Не он ли увозил Колена Патюреля, короля пленников, бедного нормандского моряка, и его страдания? «Какой вздор — жизнь!» — подумала Анжелика и тихо заплакала, ослепленная блеском зыби у подножия цитадели.
О Средиземное море! Наша прародина! Голубая колыбель, горькое лоно человечества, матерь всех рас, баюкающая все мечты! Средиземноморье, ведьмин котел, варево из всех страстей!..
Пустившись по его обманчивым волнам, Анжелика потеряла остатки своих грез, надежд, золотых миражей… Казалось, она предприняла это путешествие лишь затем, чтобы стерся из памяти неотступно преследовавший ее образ мужа. А ведь она отправлялась в путь, чтобы возродить утраченное счастье. И вот теперь не находила в душе даже следа былых чувств. На этих берегах, видевших крушение стольких империй, все обращалось в прах…
Измученная и усталая, она думала, что уже принесла достаточно в жертву в погоне за жестокой химерой. Как маленький Кантор, первая жертва, взывал: «Отец! Отец!», прежде чем исчезнуть в волнах, так она кричала: «Любимый!», но не было отклика… Ее напрасная мечта растворилась в медленном движении парусов на горизонте, в запахе черного кофе и в названиях городов, внушавших восторг или захватывающих таинственностью: пиратская Кандия, Мекнес, где рабы умирают в райских садах, белоснежный Алжир…
Сейчас собственные неудачи и разочарования мучили ее меньше, чем встающие в памяти образы Верховного евнуха Османа Ферраджи, радостного Колена Патюреля и даже страшного Мулея Исмаила, для которого молитва стала актом сладострастия. Она вновь вспоминала загадочного, утонченного и мрачного Мефистофеля морей Рескатора, о котором чернокожий маг сказал так волнующе:
— Зачем ты убежала от него? Звезды говорят, что ваши жизни неразрывно сплетены. Вместе они составят самую необычную историю в мире!
А вдали голос безумного д'Эскренвиля вопил: «Это для тебя у нее будет лицо возлюбленной, проклятый маг Средиземноморья!..»
Но и это не было истиной. В который раз обманчивый ветер ее странствии смешал все судьбы, и свое лицо возлюбленной она обратила лишь к бедному моряку. Отныне он понесет его с собой, как сокровище, украденное в дни невероятного приключения…
Все перепуталось, стало сомнительным и зыбким. И все же Анжелика начала, кажется, улавливать некий порядок в этом хаосе. Женщина, которую она увидела в зеркале ручья, та, что мылась в омолаживающих струях водопада, стояла нагая в лунном свете, не имела ничего общего с той, что менее года назад оскорбила госпожу де Монтеспан под сводами Версаля.
