Ей же предстояло отдаться королю. Совершить худшее из предательств — отречься от собственной души.
— Ваш ход, матушка, — сказал Флоримон. — Если вы доверяете мне, я бы вам посоветовал пойти ферзем.
Анжелика ответила бледной улыбкой и пошла ферзем. Флоримон обдумал сложный маневр, потом подвинул фигуру и поднял глаза.
— Я знаю, тут не совсем ваша вина, — сказал он мягким, рассудительным голосом, каким, должно быть, говорил в коллеже. — Не так легко разобраться, когда столько людей желают вам зла, потому что вы красивы. Но думаю, что надо уехать, пока не станет слишком поздно.
— Все не так просто, дружок. Ты сам это видишь. Куда нам отправиться? Я только что проделала очень длинное путешествие, Флоримон. Меня преследовали невероятные опасности. И пришлось в конце концов возвратиться, так и не найдя того, кого я искала…
— Я сам найду его! — воскликнул сын.
— Не будь самонадеян. Это дорого обходится.
— Я вас не узнаю, — сурово заметил он. — Разве не вас я провел в подземелье, когда вы решили разыскать отца?
Анжелика разразилась смехом:
— Ох, Флоримон! Мне нравится твоя настойчивость. Ты имеешь право ворчать на меня, но видишь ли…
— Если бы я это знал, я бы сопровождал вас вместо того, чтобы торчать в проклятом коллеже. Вдвоем мы бы добились успеха.
— Какой ты самонадеянный, — повторила она с нежностью. — Ты не отдаешь себе отчета в опасностях и трудностях такого путешествия. Ты слишком молод. Надо каждый день добывать еду, искать кров, свежих лошадей, да мало ли что еще! Нужны деньги, чтобы платить за все это.
— У меня довольно увесистый кошелек. Я копил.
— В самом деле? А когда он опустеет? Люди жестоки, Флоримон. Они ничего не дают даром. Придет время, и ты вспомнишь мои слова.
— Хорошо, — подросток с явным раздражением пожал плечами. — Я понял. Я не возьму с собой Шарля-Анри, потому что действительно он — слишком мал, чтобы достойно встретить все трудности, и к тому же у него наследство. Но я хочу найти отца и Кантора. Я знаю, где они.
Анжелика застыла с шахматной фигурой в руке.
— Что ты сказал?
— Да, я знаю, потому что видел их во сне этой ночью. Они в стране, где много радуг. Это странная страна. Всюду клубятся облака, меняя цвета. И среди цветного тумана я увидел отца. Я его плохо различал. Он был похож на призрак, но я-то знал, что это он. Я хотел к нему подойти, но туман сомкнулся перед ним. И вдруг я вижу, что стою в воде. Это было море. Я никогда не видел моря, но такие волны могут быть только там. Они двигались туда и обратно, и пена захлестывала мои ноги. Волны становились все выше. Наконец я увидел громадную волну и на ее вершине — Кантора. Он мне кричал: «Иди сюда, Флоримон, ты не представляешь, как тут забавно!»
Анжелика вскочила, оттолкнув стул. По спине струился ледяной пот. Слова Флоримона напомнили ей ее ночные видения, смысла которых она не хотела понимать. СМЕРТЬ! Это смерть двух любимых ею существ, блуждавших теперь в царстве теней.
— Замолчи, — простонала она, — То, что ты говоришь, ужасно!
Она убежала в свою комнату. Села, сжав голову руками, перед секретером. Чуть позже дверь тихонько приоткрылась и впустила сына.
— Я все обдумал, матушка. Наверное, мне следует отправиться к этому ДРУГОМУ морю. В коллеже я узнал, что, кроме Средиземного, есть еще море — это Западный океан. Его называют Атлантическим, потому что он простирается над затонувшим континентом Атлантидой. Арабы зовут его Морем сумерек, может быть там…
— Флоримон, — взмолилась она. — Мы поговорим об этом позже. Но теперь оставь меня, а то.., а то я вынуждена буду дать тебе пару пощечин.
Подросток посмотрел на нее хмуро и вышел, хлопнув дверью.
Двигаясь, словно в забытьи, Анжелика открыла ящик секретера. На глаза ей попалось письмо короля — то самое, которого она не захотела прочесть.
«…Моя незабвенная, откажитесь от ваших сумасбродных причуд. Вернитесь ко мне, моя Анжелика, вспомните, как в минуту отчаяния вы призывали меня и просили о прощении через посредничество благочестивого отца Валомбреза. Я хотел бы, в доказательство вашей искренности, услышать эти слова из ваших собственных уст. Вы так опасны, прекрасная Анжелика, в вас дремлет, столько сил, мне враждебных! Придите, протяните мне руку! Я всего лишь одинокий король, который вас ждет. Вам будут возвращены все права, и я не оставлю рядом с собой никого, кто вам не по душе. Вам нечего бояться. Ведь я знаю, что вы умеете быть верным другом, как и честным врагом…» Письмо было длинным, и все в том же духе. Анжелика чувствовала, что в нем не было вероломства, тайного намерения заманить ее в ловушку. Король писал: «Вы будете моей владычицей, и я вполне сознаю, что это слово означает. Я доверяю вашей преданности, доверьтесь моей лояльности… Говорите со мной, и я буду вас слушать. Подчиняйтесь мне, и я вам подчинюсь…» Она устало закрыла глаза. Он победил. Она была права, решившись уступить ему… Завтра несправедливость будет повержена. Она сделает для этого все, что в ее силах…
Флоримон бродил по главной аллее с пращей в руках, стараясь подбить коршуна. Анжелике стало его жалко, она спустилась в парк, чтобы его подбодрить. Она хотела поговорить с ним о короле, поманить его звуками титулов, которые ему вернут, и должностей, которых она для него добьется.
Но пока она подходила к месту, где его видела, Флоримон исчез. Остался только Шарль-Анри. Он стоял на берегу пруда, глядя на лебедей. Его белая атласная одежда была так же хороша, как оперение птиц, а развевающиеся волосы походили на листву осины, что склонилась к воде над его головой.
Что-то обеспокоило Анжелику в поведении трех лебедей, плавающих у берега. Известно, что это злобные птицы, они могут утащить ребенка в воду. Она быстро подошла и взяла его за руку.
— Не стой так близко к воде, малыш. Лебеди очень злые.
— Неужели? — спросил он, подняв на нее свои небесно-голубые глаза. — Но ведь они такие красивые, белые…
Его пухлая рука тепло и доверчиво лежала в ее ладони. Он семенил рядом, не сводя с нее глаз. Всегда ей казалось, что он похож только на Филиппа, но Гонтран оказался прав. В этой розовой мордашке было нечто роднившее его с Кантором — тот же вырез губ, линия подбородка, общая у всех отпрысков рода де Сансе.
«Ты тоже мой сын, малыш», — подумала Анжелика с нежностью.
Она села на мраморную скамью, посадила его к себе на колени. Гладя волосы мальчика, она спрашивала, был ли он сегодня послушным, играл ли с Флоримоном, умеет ли он уже сидеть на ослике.
И на все это он отвечал тонким певучим голоском: «Да, матушка. Да, матушка».
Был ли он глупым? Нет, конечно. В его затененном длинными ресницами взгляде чувствовалось что-то таинственное, напоминавшее о меланхоличной скрытности его отца. Разве он не похож на Филиппа, этот маленький одинокий сеньор в завещанном ему замке? Она прижала его к себе. И подумала о Канторе. Как мало она ласкала его! И вот он умер. У нее вечно не хватало времени побыть хорошей матерью. Раньше, когда они были еще бедны, она нередко играла с Флоримоном и Кантором. А вот Шарля-Анри постоянно отстраняла от себя. Это было несправедливо, не могла же она отрицать, что любила его отца! Иначе, чем своего первого супруга, но все же любила. Она приложила ладонь к полной щеке ребенка и нежно расцеловала его:
