Ему не хватило воздуха, и он умолк, с удовольствием наблюдая, как вспыхнули щеки Анжелики.
А она никак не могла справиться с собой. Что же делать? Как отбиваться?.. Судебный пристав не заметил, к счастью, в полутьме конторы, что платье ее было порвано и выпачкано кровью. Это еще не так страшно — он приписал беспорядок ее одежды лишь фривольным причинам. Но кто же подумал бы иначе?..
— Перестали чваниться? То-то же… — торжествовал ее мучитель, очень довольный, что заставил ее опустить глаза. Просто поразительно, до чего доходит наглость этих женщин. Готовы убеждать вас, что вам все пригрезилось.
— Ну?.. Что же вы скажете?
— Бывают у людей слабости…
Бомье сдвинул веки, на лице его появилось ласково-ехидное выражение.
— О, конечно, слабости!.. Почему бы их не иметь такой женщине, как вы, которая привлекает внимание мужчин и знает это… Да это ведь ваше постоянное занятие. Я бы удивился противоположному. В конце концов, это ваше дело — то, что вы увлекли этого Берна. Но вы мне нагло солгали, когда я вас об этом спрашивал, и продолжали бы защищать свою оскорбленную добродетель, если бы я не доказал вам обратное… Раз вы так лгали в одном, значит, можете лгать и в ответах на другие вопросы! Теперь я вас поймал, красавица! Знаю, чего вы стоите. Вы сильны, но я посильнее вас.
Анжелика поняла, что попала в ловушку. Этот человечек, от которого несло ладаном и канцелярскими бумагами, был очень хитер, а она словно утратила свою прежнюю находчивость. С этим было страшнее, чем с Дегре. Даже в тот день, когда Дегре вынуждал ее признаться, что она причастна к делу ограбления, все-таки между ними было что-то общее — плотское влечение, делавшее увлекательной самую ожесточенную борьбу. Но тошно было даже подумать о том, чтобы воспользоваться своим очарованием для преодоления злобы этого дурно пахнущего пройдохи. Это было выше человеческих сил, да и могло ничего не дать. Бомье принадлежал к тому же типу людей, что Солиньяк, только стоял ступенькой ниже. Он находил наслаждение в неуклонном исполнении своих обязанностей, при виде униженных и молящих о пощаде людей, в сознании своей силы, позволяющей одним росчерком пера загубить чью-то жизнь.
Сейчас он сидел, скрестив руки на тощем животе с таким блаженным видом, который бывает только у толстяков. Этот жест подчеркивал его ограниченность, делал его чем-то похожим на старую деву.
— Что же, милочка, будем говорить по-хорошему? Так зачем же вы связались с этими еретиками? Не спорю, в другое время Берн с его состоянием мог показаться хорошей добычей. Но вы достаточно умны, чтобы понимать — сейчас состояние реформата уже висит на волоске. Если только он не обратится! Ну, тогда дело будет другое. Будь вы половчее, вы бы давно преподнесли нам обращение Габриэля Берна и всей его семьи. Тогда бы вы выиграли по всем статьям, а теперь смотрите, куда вы себя затащили: соучастница в убийстве, соучастница в гугенотских замыслах. Вы утратили все преимущества католички. Вас можно обвинить в намерении вступить в эту ересь. А это очень опасно.
Он снова заглянул в лежавшую перед ним бумажку.
— Вот и кюре ближайшего к месту вашей службы прихода, Сен-Марсо, заявляет, что вы не ходите на его службы и не приходили к нему исповедоваться. Как это понимать? Вы отказываетесь от католичества?
— Что вы! Нет, конечно! — вскричала Анжелика, на этот раз с искренним возмущением.
Бомье почувствовал это и разозлился. То, что он задумал, не получалось. Он засунул в нос понюшку табаку, втянул его, потом чихнул, не извиняясь, и долго сморкался с отвратительным присвистыванием. Анжелике вспомнилось, как Онорина выскочила с глазенками, сверкающими под ее зеленым чепчиком, и бросилась на Бомье, размахивая палкой и крича: «Я тебя убью». Сердце ее охватила любовь к непокорной крошке, уже сейчас готовой восстать, как и она сама, против всего подлого и гнусного. Надо было скорее выбраться отсюда, вернуться к Онорине, использовать немногие часы, остающиеся до бегства.
— А что вы об этом скажете?
Бомье подал ей несколько листков. Это был список имен, включавший Габриэля Берна с домочадцами, семьи Мерсело, Каррера, Маниго и других. Анжелика два раза перечитала список, сначала не поняв, что это значит, потом встревожась, и вопросительно взглянула на Бомье.
— Все эти люди завтра будут арестованы, — удовлетворенно ухмыльнулся он и быстро нанес удар:
— Потому что они хотят бежать.
Теперь Анжелика поняла, что это копия списка тайных пассажиров «Святой Марии», составленного Маниго. Там были все, включая маленького Рафаэля, недавно появившегося на свет в семье адвоката Каррера и объявленного «незаконнорожденным по указу», так как протестантских пасторов лишили права регистрировать новорожденных. А в конце списка оказалось и ее имя, после членов семьи Берна стояло: госпожа Анжелика, служанка.
— «Святая Мария» из порта не выйдет, — продолжал Бомье. — За этим судном тщательно следят.
Самые разные решения и способы спасения с бешеной скоростью сменяли один другого в сознании Анжелики, и от всех приходилось отказаться. Ум ее был предельно напряжен, и она быстро догадывалась, что Бомье предпримет против нее в каждом случае. Он знал очень много. По сути дела, он знал все. Но распоряжаться ему она не позволит. Больше нельзя молчать, а то он воспримет ее молчание как признание.
— Бежать, а зачем?
— Все эти гугеноты хотят сохранить свое имущество и, чем покориться королю, предпочитают уйти к врагам Франции.
— Я никогда ничего такого не слыхала… А почему я оказалась в этом списке? Мне нечего бояться обращения, и у меня нет состояния.
— Может быть, вы боитесь жить в Ла-Рошели… Ведь вы, как ни как, соучастница убийства.
— Ax, умоляю вас, не повторяйте такого обвинения, — с притворным ужасом воскликнула Анжелика. — Клянусь вам, оно ложно. Я могу это доказать.
— Вам что-то известно?
— Да, да! — Анжелика уткнулась лицом в платок. — Я скажу вам все, чистую правду.
— Говорите же! — просиял, торжествуя, Бомье. — Говорите, я слушаю вас, моя милая.
— Эти.., эти люди, которых, вы говорите, вы послали третьего апреля идти за мной, они., правда, я запомнила одного из них.
— Так я и полагал.
— Молодого человека в синем сюртуке. Как вам объяснить, мне стыдно… Но поверьте, мой хозяин совсем не таков, как вы думаете. Он человек очень суровый, и жизнь в его доме тоскливая. Никаких развлечений. Я бедная девушка и должна иметь пропитание для своего ребенка. Я пошла на службу к этому гугеноту, потому что он обещал мне хорошо платить. Но он очень строг. Приходится работать без конца и потом читать Библию, вот и все. В тот день, когда тот любезный молодой человек подошел ко мне на улице Перш, признаюсь, я слушала его с удовольствием. Не сердитесь, пожалуйста.
— Я не сержусь. Видно, он постарался хорошо исполнять то, за что ему платят. Ну, а дальше?
