* * *
Марсианская пыль и осколки льда вдруг словно вспенились на полу шахты и начали ударяться в сияющее лицо Глаза. Байсеза почувствовала одновременно страх и восторг. «Только не это! — говорил ей внутренний голос. — Только не сейчас!»
Майра неуклюже подбежала к матери и схватила ее за руку.
— Мама!
— Все нормально, Майра…
Ее собственный голос зазвенел в ее ушах на слишком высокой ноте и при этом так громко, что воспринимался на грани болевого порога.
Юрий внимательно вглядывался в гибкий компьютер, вшитый в его рукав.
— Этот сигнал был проверкой частоты… что-то вроде теста… Элли смеялась.
— Сработало! — без устали повторяла она. — Глаз отвечает! Клянусь Солнцем! Вот уж никогда бы в это не поверила! Но вот уж во что бы я точно никогда не поверила, так это в то, что все произойдет так скоро, сразу же после того, как эта женщина окажется в шахте!..
Алексей тоже был возбужден до предела.
— Поверь, малышка! — беспрестанно повторял он.
— Он меняется, — сказал Юрий, посмотрев наверх.
Гладкая блестящая поверхность Глаза вдруг начала вибрировать, по ней пошла рябь, словно Глаз был не твердым предметом, а бассейном с ртутью.
Потом эта поверхность сколлапсировала, словно бы сдулась. Байсеза поняла, что перед ней открылся проход с серебристыми стенками. Этот проход, казалось, находился прямо перед ней, но она догадалась, что, если обойдет комнату вокруг или заберется на потолок, или присядет на корточки, то все равно проход окажется прямо перед ее носом, а его светящиеся стенки будут все равно сходиться где-то далеко, в центре.
Что-то подобное она уже видела когда-то давно, в святилище Мардука. Тогда, правда, перед ней был не проход, то есть не трехмерный объект, а некая трещина в реальности.
Скафандр номер пять сказал:
— Прошу прощения за некоторые неудобства, но…
Он внезапно замолчал, наступила тишина. В следующую минуту все тело Байсезы стало вялым и тяжелым, все системы скафандра отключились, даже сервомоторы.
Воздух наполнился искрами, которые устремились вглубь раскрывшегося Глаза.
Борясь со своим скафандром, Майра прикоснулась своим шлемом к шлему Байсезы, так что Байсеза услышала ее приглушенные крики:
— Мама, нет! Ты не убежишь от меня снова!
Байсеза схватила ее за руку.
— Дорогая, все нормально, что бы ни случилось… — Но тут словно бы подул ветер, который ее подхватил и потащил. Она покачнулась, шлемы их скафандров потеряли контакт, и она отцепилась от Майры.
Потоки света превратились в вихри. Байсеза взглянула наверх, на Глаз. Весь свет устремлялся в его сердцевину. В эти последние мгновения Глаз снова изменился. Открывшийся в нем проход превратился в прямую шахту, которая уходила в бесконечность. Правда, эта шахта нарушала все законы перспективы: по мере удаления ее стенки не сужались, а оставались, по-видимому, все того же размера.
Свет захлестнул Байсезу, заполнил ее, вымел из нее даже представление о самой себе.
Хотя Глаз был всего один, но в пространстве-времени он имел множество проекций. И каждая из них выполняла множество разных функций.
Некоторые из них служили воротами.
И вот ворота открылись. А потом закрылись. В одно мгновение — столь короткое, что его невозможно было измерить, — пространство открылось, а потом закрылось снова.
Неожиданно все закончилось. В комнате стало темно. Глаз в своей древней ловушке снова стал полным, гладким и блестящим.
Байсеза исчезла. Майра оказалась на полу, притянутая вниз собственным весом и обесточенным скафандром. В ужасе она прокричала в тишину шлема:
— Мама! Мама!
Раздался щелчок, потом слабое жужжание. Ровный женский голос произнес:
— Майра, не тревожься. Я говорю с тобой через твою идентификационную татуировку.
— Что случилось?
— Помощь уже на подходе. Я говорила с Паулой на поверхности. У вас обеих одинаковые татуировки. Ты должна подбодрить остальных.
— Кто ты?
— Надо полагать, что я лидер того сообщества, которое твоя мать называет тайным.
— Я знаю твой голос! Много лет назад… солнечная буря…
— Меня зовут Афина.
25. Интерлюдия: сигнал с Земли
2053 год
В системе тройной звезды планета вращалась по очень отдаленной от горячего центра орбите. По сверкающему ледяному простору тут и там возвышались скалистые острова, черные точки в океане белизны. На одном из таких островов располагалась сеть из проводов и антенн, покрытая пушистым инеем. Это был пост прослушивания планеты и всего космоса.
Услышанный на острове радиоимпульс был ослаблен расстоянием, как волны на поверхности воды от брошенного камня. Пост прослушивания активировался, разбуженный автоматическими датчиками; сигнал был записан, разложен в спектр, проанализирован.
Сигнал имел структуру, встроенную в него иерархию индексов, указателей, связей. Но один сегмент данных отличался от остальных. Как компьютерный вирус, который собственно и был его дальним предком, этот сегмент имел способности к самоорганизации. Он сам себя расклассифицировал, активировал нужные программы, проанализировал среду, в которой случайно оказался, — и постепенно стал кое-что понимать.
Понимать, да. В этих прилетевших с дальних звезд данных была своя индивидуальность. То есть, нет: три отдельные индивидуальности.
— Итак, мы снова приобрели сознание, — сказал Фалес, констатируя очевидное.
— Класс! Какая прелесть! — кокетливо воскликнула Афина.
— За нами кто-то наблюдает, — предупредил Аристотель.
* * *
Мудрость — вот то единственное имя, которое она когда-либо знала.
Разумеется, сперва, в раннем возрасте, это совсем не казалось ей странным. А также не казался странным тот факт, что кругом в водах было множество взрослых, но детей, кроме нее, не было никого. Когда существо молодо, оно все принимает как должное.
Этот мир был водным и не слишком отличался от Земли. Даже день здесь был лишь немного длиннее земного.
И создания здесь жили очень похожие на земных. В прозрачных водах мирового океана Мудрость — комочек меха и плоти, очень похожий на тюленя, — плавала, играла и ездила верхом на созданиях, очень похожих на рыб. У нее даже были двое родителей: мама и папа. Иметь два пола — это хорошая стратегия для смешения наследственного материала. Сходящаяся в одной точке эволюция оказалась весьма могущественной силой. Разве что тело Мудрости имело шесть конечностей, а не четыре, как на Земле.
Из всех дней самыми лучшими были те, когда — раз в четыре дня — ледяная корка океана таяла, и существа выходили из него на сушу.
