Байсеза чувствовала какое-то странное удовлетворение оттого, что решила остаться в своем розовом вавилонском платье, точно так же как Абди, который, несмотря на предложение Эмелин, не захотел сменить его на более формальный костюм. Байсезе хотелось сохранить в этих условиях свою индивидуальность.
Обращаясь к своим спутникам, она тихонько сказала:
— Итак, это Чикаго 1920-х годов. Очевидно, нам следует ожидать встречи с Аль Капоне.
Ей ответил телефон:
— В 1894 году Капоне находился в Нью-Йорке, и сейчас его не может быть здесь…
— Заткнись! — пробормотала Байсеза, а потом обратилась к Эмелин: — Расскажи мне, пожалуйста, о вашем мэре Джакобе Райсе.
— Ему около тридцати лет… он родился после Обледенения.
— А сын мэра?
Эмелин покачала головой.
— Я говорю именно о сыне.
Момент Разрыва стал для чикагцев трагедией. В июле повалил снег. Портовые грузчики рассказывали об айсбергах на озере Мичиган. Из окон своих офисов на верхних этажах небоскребов бизнесмены смотрели на север, пытаясь разглядеть на горизонте линию наступающих снегов. В то время мэр находился вне города. Его заместитель безуспешно пытался дозвониться по междугородней связи до Нью-Йорка или Вашингтона, но даже будь президент Кливленд еще жив, оттуда, из-за линии обледенения, он все равно не мог бы предложить чикагцам никакой помощи или поддержки.
В первые дни обстановка ухудшалась очень быстро. Начались голодные бунты, старики замерзали, окраины города начали гореть. И тогда заместитель мэра принял правильное решение. Осознав свои скромные возможности, он сформировал Чрезвычайный Комитет, состоящий из представителей самых влиятельных горожан. В него входил шеф полиции, командиры национальной гвардии, самые богатые бизнесмены и землевладельцы, лидеры разных чикагских партий и союзов. Среди них была также Джейн Аддамс, святая Джейн, как ее называли: известный социальный реформатор, которая организовала женское убежище под названием Халл-хаус. Сюда же входил Томас Алва Эдисон, великий изобретатель, которому тогда было сорок семь лет. Он был захвачен Обледенением случайно и томился тоской по своим утраченным в Нью-Джерси лабораториям.
Сюда же входил полковник Эдмунд Райс, ветеран Геттисберга, который командовал Колумбийской гвардией — полицейскими войсками, предназначенными для охраны всемирной ярмарки, которая прошла за год до того. Заместитель мэра с радостью уступил Райсу свое место главы Комитета.
На фоне поднимающейся криминальной волны Комитет действовал по законам военного времени. Он привел в порядок созданную заместителем мэра карточную систему, ввел комендантский час. Райс организовал новые медицинские центры, которые осуществляли быструю сортировку больных и умерших, открыл чрезвычайные кладбища. И когда город начал пожирать себя ради тепла, а смерть продолжала косить всех направо и налево, Комитет начал задумываться о будущем.
Эмелин сказала:
— В конце концов, функции Чрезвычайного Комитета были возвращены в ведомство мэра, однако самого Райса его главой так никогда и не избрали.
— Однако теперь мэром стал его сын, — вполголоса вставил Абди. — Неизбранный лидер, сын лидера. Я чувствую здесь запах династии.
— Мы не можем позволить себе тратить бумагу на выборы, — важно сказала Эмелин.
В комнату вошел мэр Райс. Его сопровождала толпа нервных людей, по-видимому, чиновников, и один из них, самый старший, нес в руках чемоданчик.
— Миссис Датт? — торопливо произнес он. — А вы… ах! Мистер Омар, кажется? Рад вас видеть. И с вами я очень рад снова встретиться, миссис Уайт…
Джакоб Райс оказался полным молодым человеком, одетым в дорогой костюм без всяких следов пятен или поношенности. Его черные волосы были напомажены и гладко зачесаны назад. Лицо было напряженным, холодные голубые глаза смотрели пристально. Райс предложил всем бренди. Бренди был в красивых граненых рюмках.
— А теперь смотрите сюда, миссис Датт, — начал он быстро. — С вашей стороны очень мило меня посетить. Я взял себе за правило разговаривать со всяким визитером, приезжающим в наш город, хотя в большинстве к нам приезжают греки, которые не смыслят ни в чем, кроме своих уроков истории. Еще попадаются англичане приблизительно из нашего времени, не так ли?
— Северо-западная временная граница прошла по линии 1885 года, — ответила Байсеза. — И я в нее попалась. Но по существу я из…
— Вы из 2037 года от Рождества Христова. — Он расправил на столе какое-то письмо. — Миссис Уайт была так любезна, что кое-что мне о вас предварительно сообщила. Буду с вами откровенен, миссис Датт: меня интересует только ваша биография, да и то в той мере, насколько это касается лично меня и моего города. И мне не важно, из какого точно временного пласта вы к нам прибыли… Надеюсь, вам это понятно?
— Понятно и совершенно справедливо.
— Итак, вы прибыли к нам с новостями, что мир идет к концу. Это правда?
Самый старший из сопровождающей его свиты поднял вверх палец.
— Не совсем так, мэр Райс, — уточнил он. — Леди утверждает, что к концу идет Вселенная. Но, разумеется, кое-какие осложнения начнутся при этом по всему миру. — Он слегка прищелкнул языком, словно очень удачно пошутил.
Райс посмотрел на него.
— Хорошо, если ваши слова не простой каламбур. Миссис Датт, здесь находится Джиффорд Окер, профессор астрономии в нашем новом чикагском университете. То есть он был новым, когда мы все начали замерзать. Я пригласил его сюда, потому что мне показалось, что у вас с ним есть кое-какие астрономические темы для обсуждения. И еще потому, что в нашей ситуации он больше всего подпадает под понятие эксперта.
Около пятидесяти, седеющий, с лицом, почти скрытым толстыми очками и взъерошенными усами, Окер сжимал в руках старенький кожаный портфель. Он был одет в костюм с потертыми рукавами и лацканами, на коленях и локтях его красовались кожаные заплатки.
— Могу вас уверить, что мои мандаты не подлежат сомнению, — сказал он. — Во время Обледенения я был студентом под руководством Джорджа Эллери Хейла, известного астронома… возможно, вы о нем слышали? Мы надеялись учредить новую обсерваторию в Вильямс-Бей, которая должна была быть оборудована целым комплексом новейших приборов, включая сорокадюймовый рефрактор. Он должен был стать самым большим телескопом в мире. Но так уж получилось, что ничего из этого не вышло. Да, ничего не вышло… Нам удалось осилить только программу, основанную на телескопах, которые сохранились из прежнего временного среза, как вы говорите, миссис Датт. Разумеется, они значительно меньше и хуже, чем те, с которыми нам хотелось бы работать. И, кроме того, мы располагаем некоторыми спектрограммами, результаты которых… я бы сказал… удивляют.
Абди наклонился вперед.
— Профессор, сам я изучал астрономию в Вавилоне. Мы получили результаты, которые частично легли в основу предсказания Байсезы. Мы должны сравнить нашу информацию.
