— Разумеется.
Райс снова бросил взгляд на письмо Эмелин и медленно прочел:
— «Рецессия отдаленных звезд». Вы именно ее хотите обсуждать?
— Совершенно верно, — ответил Абди. — Просто представьте, что звезды разлетаются в разные стороны от Солнца.
Райс кивнул.
— О'кей. Я понимаю. Ну, и что из этого?
Окер вздохнул. Он снял очки, открыв глубоко посаженные слезящиеся глаза, и протер линзы своим галстуком.
— Видите ли, господин мэр, — сказал он, — проблема здесь вот в чем. Почему именно Солнце единолично находится в центре расширения? Это нарушает базовые принципы однородности пространства. Даже несмотря на то, что мы прошли через Обледенение, то есть через самое ужасное событие всей письменной истории, эти принципы все равно остаются непоколебимыми.
Байсеза внимательно разглядывала профессора Окера, гадая, каковы могут быть его знания. Судя по всему, он обладал достаточным умом и был способен сделать академическую карьеру — своеобразную, конечно, принимая во внимание сложившиеся обстоятельства.
— Итак, каковы же ваши объяснения, сэр? — спросила она. Он снова нацепил на нос очки и взглянул на нее.
— Я считаю, что привилегированных наблюдателей здесь нет, — сказал он. — И что если бы мы жили, скажем, на альфе Центавра, то наблюдали бы оттуда тот же самый феномен, то есть единообразное разбегание отдаленных галактик в разные стороны от нас. Это может значить только одно: что расширяется сам эфир, то есть та невидимая субстанция, в которой движутся все звезды. Вселенная раздувается, как пудинг в духовке, а звезды, как изюминки, замешанные в этот самый пудинг, тоже удаляются друг от друга. Но каждой изюминке кажется, что именно она является неподвижной точкой, центром этого расширения…
Знания Байсезы в области теории относительности ограничивались курсом колледжа несколько десятилетий ее субъективного времени тому назад — и еще научной фантастикой, которой, конечно же, доверять ни в коем случае нельзя. Но чикагский временной срез случился, когда Эйнштейну было всего пятнадцать лет, и Окер ничего не мог слышать об общей теории относительности. Кроме того, эта теория была основана на открытии, что эфир на самом деле не существует.
Тем не менее она решила, что Окер схватил общую картину, причем очень близко к истине.
Она сказала:
— Господин мэр, он прав. Расширяется сама Вселенная. Это расширение заставляет звезды и галактики удаляться друг от друга. Но постепенно скорость расширения снижается.
Абди добавил:
— В конце концов, она разорвет мир на части, и нам останется только летать среди обломков скал. Потом распадутся наши тела, потом сами атомы, из которых они состоят. — Он улыбнулся. — И вот вам картина, каким образом мир придет к своему концу. Расширение, которое сейчас можно увидеть только с помощью телескопа, будет разворачиваться дальше, пока не разорвет все на куски.
Райс посмотрел в его сторону.
— Однако ты хладнокровный малый, не так ли? — Потом он снова взглянул на письмо Эмелин. — Хорошо, вы меня заинтересовали. Миссис Датт, кажется, вы упоминали, что занимались этой проблемой у себя дома. Правильно? Так когда же этот огромный пузырь собирается взорваться? Сколько у нас времени?
— Около пяти веков, — ответила Байсеза. — Расчеты здесь весьма затруднены… сказать более точно невозможно.
Райс фыркнул.
— Пять… веков? Ну, знаете ли… Когда мы не уверены, сможем ли добыть пищу на пять ближайших недель! Хорошо. Значит, я отложу этот вопрос в «долгий ящик». — Он энергично потер глаза. Все эти разговоры его явно раздражали. — Пять веков! — повторил он как бы про себя. — Господи Иисусе! Так что у нас там идет следующим вопросом?
Следующим вопросом шла Солнечная система.
Джиффорд Окер вздохнул.
— Я читал ваше письмо, миссис Датт. Вы летали на Марс в космическом паруснике. Как прекрасно должно быть ваше столетие! — Он слегка порисовался. — Когда я был маленьким мальчиком, то однажды встретил мистера Жюля Верна. Это великий человек! Величайший! Он бы понял, я вас уверяю! С вашими путешествиями на Марс и всем прочим!
— Нельзя ли вернуться к сути дела? — прорычал Райс. — Жюль Верн! Господи, помилуй! Профессор, просто покажите леди ваши рисунки! Насколько я понимаю, вы сами просто жаждете это сделать.
— Да. Вот результаты наших исследований Солнечной системы, миссис Датт. — Он открыл свой портфель, достал оттуда кое-какие материалы и развернул их на столе. Здесь были снимки планет, довольно плохие, черно-белые, но некоторые тщательно раскрашены цветными карандашами. И еще здесь было нечто похожее на спектрограммы, что-то вроде штрихового кода на упаковках продуктов.
Байсеза склонилась над материалами как можно ниже. Почти беззвучно она прошептала:
— Ты хорошо видишь?
Телефон ответил ей почти так же тихо:
— Довольно хорошо, Байсеза.
Окер схватил одну серию снимков.
— Вот Венера, — сказал он.
В реальности Байсезы Венера представляла собой закутанный в облака шар. Космические зонды нашли на ней атмосферу, по плотности сравнимую с океаном, и сушу такую горячую, что на ней плавился свинец. Но эта Венера представляла собой нечто совсем другое. На первый взгляд она походила на Землю, какой ее видели астронавты из космоса: ряды облаков, сине-серые океаны, небольшие ледяные шапки на полюсах.
Окер сказал:
— Все это океан. Океан и лед. Мы не обнаружили на ней суши, никаких следов. Океан — это вода. — Он порыскал в поисках нужных спектрограмм. — Воздух на ней состоит из азота с небольшой примесью кислорода — гораздо меньше, чем на Земле. Кроме того, в ее атмосфере очень много двуокиси углерода, которая должна постоянно растворяться в воде. Океаны Венеры, должно быть, кипят, как газированные напитки. — Такова была заранее придуманная шутка профессора. Но затем он сказал серьезнее: — Там есть жизнь. Жизнь на Венере.
— Откуда вы знаете?
Он указал на зеленые пятна на некоторых рисунках.
— Деталей мы не видим, но предполагаем, что в этих бесконечных морях должны водиться животные. Возможно, рыбы, большие киты, которые питаются планктоном. Вполне возможно, что они близки к земным аналогам, с учетом процессов конвергенции.
Окер показал и другие результаты. Следы атмосферы на Луне, даже блеск открытой воды, спрятанной в глубоких кратерах и вытекающей оттуда ручейками. И снова чикагский астроном решил, что видит жизнь.
У него имелось несколько совершенно необыкновенных снимков Меркурия. На нем просматривались слабые световые структуры, что-то вроде сети, окутавшей темную сторону планеты, почти на грани видимости. Еще Окер сказал, что однажды произошло неполное затмение Солнца, и один из его учеников доложил, что видит похожие «сплетения плазмы» или «плазмоидов» в разреженной атмосфере Солнца. Вполне возможно, что там тоже была жизнь, некоторые ее формы, очень странные. Жизнь в перегретых газах, которая распространялась из огненных солнечных фонтанов на поверхности ближайших детей Солнца.
