Она построила себе приют на северном марсианском полюсе, хижину из льда. Эта хижина получилась очень красивой, не важно, что кроме нее некому было ею любоваться. В сущности, весь этот Марс был уже не ее Марсом. Большая часть прошедшего сквозь временную мясорубку мира, со всеми его городами и каналами, несла на себе следы холода и обезвоживания.
Когда она увидела горящие на льду «Мира» символы, то испытала нечто вроде радостного удивления, так как поняла, что разум в этой новой системе все же есть. Но даже несмотря на то, что, как она знала, живущие на «Мире» существа были ее двоюродными братьями и сестрами, все равно это приносило ей мало удовлетворения.
И вот теперь она сидела в своей ледяной хижине и раздумывала над тем, что делать.
* * *
Великие эксперименты с жизнью в солнечных мирах проходили параллельно, но с разными результатами.
На Марсе, например, когда там зародился разум, его носители обращались с окружающей средой в точности, как земляне. Они жгли костры и строили города.
Но с виду они совсем не были похожи на людей.
Например, что касается последней марсианки, то даже ее индивидуальность оставалась под вопросом. Ее тело представляло собой сообщество клеток, но форма его не была фиксированной и могла колебаться между мобильным и закрепленным на месте состоянием. Иногда оно рассеивалось и исчезало, иногда собиралось вновь. Марсианка скорей напоминала слизь, чем человека, и всегда была связана с целой сетью одноклеточных организмов, которые густо населяли марсианскую почву. В сущности, даже пол ее был не совсем женским. В человеческом смысле такие, как она, вообще не обладали полом. И тем не менее она была матерью, то есть скорей относилась к женскому полу, чем к мужскому.
Когда-то на Марсе жило несколько сотен тысяч таких, как она. Они населяли не только сушу, но и моря. У них никогда не было имен: их количество было не таким уж большим, и поэтому имена им не требовались. Она знала о существовании каждого и чувствовала их, словно голоса, смутно различимые в гулком огромном соборе.
И теперь она очень хорошо знала, что все они умерли, все до единого. На ее долю выпало такое одиночество, какого ни одно человеческое существо не могло себе даже представить.
И приближающееся оружие Перворожденных, марсианская квинт-бомба, тоже осталась в прошлом.
Где-то перед самым Разрывом она работала на марсианском полюсе, обслуживая ловушку из искривленного космического времени, в которую она и ее товарищи ухитрились поймать Глаз. Для чувств, обостренных настолько, чтобы «видеть» искривление пространства, эта бомба тоже была вполне видимой, в зените, направленной с неба прямо на марсианский полюс.
А потом началось дробление времени. Глаз остался в своей ловушке. Оружие Перворожденных исчезло.
Искромсанный временем Марс превратился в руины, его атмосфера стала тоненьким слоем из двуокиси углерода, вода сохранилась только в виде следов льда на дне исчезнувших океанов, и по засушливой пустыне, стерилизованной солнечным ультрафиолетом, носились пыльные бури. Когда-то созданные марсианами города теперь были покинуты, только кое-где еще продолжали светиться их огни. Но все ее товарищи умерли. И когда она копала сухую ядовитую грязь, то находила там только метаногенов и прочих простейших бактерий, и то в минимальных количествах, словно эхо того великого разнообразия процветающих видов, которые когда-то населяли этот мир. Жалкие остатки тех, кто когда-то были ее потомками.
Она осталась одна. Игрушка Перворожденных. И в ней кипела обида.
* * *
Марсиане считали, что до некоторой степени сумели понять Перворожденных.
Эти самые Перворожденные, очевидно, были очень старыми.
Вполне возможно, что они были современниками Первых Дней (так считали марсиане), то есть появились на свет всего через полмиллиарда лет после Большого Взрыва, когда Вселенная стала прозрачной, но первые звезды светили еще не слишком ярко. Именно поэтому Перворожденные умели управлять звездами. В те дни все звезды были неустойчивыми.
А раз Перворожденные были старыми, то, следовательно, они были консервативными. Чтобы достичь своих целей, они заставляли звезды то вспыхивать и превращаться в сверхновые, то менять свое свечение, чтобы не взрываться и не исчезать окончательно. Для стерилизации миров — но не для их разрушения — они посылали свои космологические бомбы. Судя по всему, они пытались уничтожать все энергозатратные культуры, но делали это как можно более экономными методами.
Чтобы понять, зачем они это делали, марсиане попытались взглянуть на себя глазами Перворожденных.
Вселенная полна энергии, но ее большая часть находится в равновесии. В равновесном состоянии никаких энергетических потоков не существует, и, следовательно, их нельзя использовать для работы. Это можно сравнить со стоячей водой пруда, которая не может вращать мельничное колесо. Только потоки энергии, выведенные из равновесия, — то есть небольшая часть полезной энергии, или эксергия, — способна поддерживать жизнь.
И везде, по всей Вселенной, эксергия активно тратилась.
Везде, где жизнь эволюционировала, происходило быстрое потребление доступной энергии. А затем возник разум. Цивилизации можно было сравнить с экспериментами по ускоренному использованию эксергии.
С высокомерной точки зрения Перворожденных (насколько могли предположить марсиане), мелкие цивилизации вроде марсианской были абсолютно не стоящими внимания. Все, что имело значение, — это поток эксергии, и скорость, с которой она тратилась.
Разумеется, такая старая и эгоистично развитая цивилизация, как цивилизация Перворожденных, не могла не озаботиться судьбой космоса в целом, и, соответственно, расходованием его вполне конечных ресурсов. Если кто-то желает, чтобы его культура жила и процветала как можно дольше, то он должен относиться к своим ресурсам внимательно и бережно.
Если вы хотите дожить до самого отдаленного будущего, до Последних Дней, когда волна квинтэссенции в конце концов покончит с эрой материи, то ваши ограничения должны быть чрезвычайно жесткими. Собственные вычисления марсиан показали, что Вселенная может вынести только один мир, населенный людьми и жадно поглощающий энергию, — один мир в сотнях миллиардов пустых галактик Вселенной. Только один мир, если он хочет дожить до Последних Дней.
Очевидно, Перворожденные видели, что, если жизнь хочет сохраниться в течение очень долгого времени, — то есть если хотя бы одна нить сознания желает проникнуть в отдаленное будущее, — то дисциплина должна соблюдаться в космических масштабах. Не должно происходить никаких беспорядков, никакого растранжиривания энергии, никакой зыби на поверхности временного потока.
Жизнь… Для Перворожденных не было ничего более драгоценного, чем жизнь. Но эта жизнь должна была быть правильного вида. Упорядоченная, спокойная, дисциплинированная. К несчастью, в реальности такое случалось редко.
Разумеется, они очень сожалели о том, что делают. Они смотрели на вызванные ими разрушения и конструировали образцы временных пластов тех миров, которые они разрушили, а затем забрасывали эти образцы в карманные вселенные. Но марсиане-то знали, что в таких игрушечных вселенных позитив массы-энергии уравновешивался негативом гравитации. И когда такая вселенная довольно быстро умирала, суммы энергий аннигилировались, и весь космос возвращался к абстракции нуля.
