— Да, это так, — улыбнулся я. — Но я в затруднении, как к вам обращаться.
Двойник нахмурился:
— Не вижу проблемы. Мое имя…
Но тут я остановил его, подняв руку.
— С вашего разрешения, я сам назову его. Моисей.
Он сделал отчаянный глоток бренди и уставился на меня с недоумением и подозрением.
— Но… откуда вам это известно?
Моисей — мое первое имя, которого я терпеть не мог, за которое мне не давали покоя товарищи в школе. Я навсегда оставил его за порогом родного дома, когда стал жить самостоятельно.
— Впрочем, не переживайте. Этот секрет навсегда останется между нами.
— Слушайте, — взорвался двойник. — Я устал играть в эти игры. Сначала вы являетесь ко мне ни свет не заря с вашим странным… приятелем, потом насмехаетесь над тем, как я одет, теперь еще это… Между прочим, вы даже не представились! Назовите ваше имя.
— Я, — ответил я. — предоставляю вам право самому назвать его. Ну, что же вы медлите?
Длинные пальцы изобретателя сомкнулись на стекле стакана. Он понимал, что происходит нечто странное — но что? В лице его страх был смешан с возбуждением — такое выражение бывало и у меня, при столкновении с Неведомым.
— Слушайте, — пришел я ему на помощь. — Я готов рассказать вам все. Понимаете — все! Как и обещал. Но сначала…
— Да?
— Разрешите осмотреть вашу лабораторию. Уверен, ему, — я показал на Нево, — это покажется также небезынтересным. Вы расскажете нам о том, чем занимаетесь вы, — подчеркнул я, — а там, глядишь, станет ясно, кто мы такие.
Он откинулся в кресле, продолжая сжимать бокал. Затем поспешно встал, выпрямился и взяв свечу, указал ею за дверь:
— Следуйте за мной.
4. Эксперимент
После относительного тепла гостиной мы вышли в холодный коридор, ведущий в лабораторию. До сих пор это стоит у меня перед глазами, как видение. Странная процессия: впереди широкий череп Моисея, осветленный пляшущим пламенем свечи, и блистающие металлические пуговицы его клоунского наряда. Да вкрадчиво мягкая поступь морлока у меня за спиной — вместе с сопровождающим диким ароматом.
В лаборатории Моисей прошелся вдоль стен, зажигая свечи и включая лампы. На стенах с простой побелкой, обои и прочие украшения заменяли листки с расчетами. Единственный из мебели книжный шкаф был завален журналами, печатными текстами и целыми томами математических таблиц и справочников по физике. Здесь было не топлено: я невольно поежился, оставшись без сюртука и сложив руки на груди, стал растираться.
Морлок оставил этот жест без внимания. Похоже, мой сюртук ему понравился окончательно и бесповоротно. Он сразу зашлепал к полке с журналами и стал разглядывать потрепанные корешки. Неужели он мог освоить письменный язык? — в Сфере я видел ни одной книжки, но часто встречал надписи на голубом стекле перегородок.
— Ну, что вам рассказать о себе, — начал Моисей. — Полагаю, моя биография окажется неинтересной. Но раз уж вы так хотите, продолжим играть в вашу игру. Хотите, я расскажу вам о моих последних экспериментах?
Я улыбнулся — чем он мог удивить меня? Впрочем, таково было свойство моей натуры — постоянно удивлять, делясь последними находками.
Он подошел к скамье, на которой взгромоздилось причудливая конструкция из трубок, реторт на штативах, ламп, решеток и линз.
— Предупреждаю заранее: буду вам признателен, если вы не станете ничего трогать. Тут не сразу поймешь, что к чему — но поверьте, система работает слаженно! Мне приходится постоянно сдерживать мисс Пенфорт с тряпками и щетками от проникновения в эту область жилища.
Мисс Пенфорт? И тут я вспомнил, что до мисс Уотчет обязанности экономки в самом деле исполняла особа с таким именем. Мы расстались с ней за пятнадцать лет до моего отбытия в будущее, после того, как я обнаружил, что она растаскивает мой скромный запас искусственных алмазов. Можно было, конечно, предупредить Моисея о привычках этой особы, но в конце концов особого вреда ее страсть не причинила, да и потом, как знать, не изменю ли я этим что-либо в собственном будущем. В конце концов, пусть все идет, как шло — ведь именно это сочетание событий, людей, обстоятельств и привело Моисея к открытию!
Итак, Моисей продолжал:
— Основной предмет моих исследований — оптические аберрации, или, чтобы вам было понятнее — визуальные искажения в линзах. Это в первую очередь касается физической природы света, которая…
— Мне это известно, — все с той же инквизиторской улыбкой остановил я его.
Он посмотрел в недоумении.
— Хорошо. Я столкнулся с необъяснимым на первый взгляд явлением, при изучении нового минерала, попавшего мне в руки пару лет назад. — Он продемонстрировал мне восьмиунцевую медицинскую пробирку с делениями, заткнутую резиновой пробкой. Она была наполовину засыпана тонким порошком зеленоватого цвета, загадочно поблескивающим.
— Обратите внимание, это вещество светится изнутри.
Материал напоминал истолченное в пыль стекло.
— Откуда же исходит внутреннее сияние? Где источник излучения?
С этого начались мои поиски. Сначала они пошли совсем не в том направлении, поскольку я был занят иными проблемами, — но в скором времени платтнерит завладел моим вниманием всецело. Я решил назвать его в честь человека, доставившего его сюда — Готфрида Платтнера, как он мне представился.
Я испробовал все: смену температур, обработку газом, лакмусовую бумажку и прочие химические тесты. Я пытался растворить его в воде и в кислотах: серной, соляной и азотной — и ничего не добился. Я жег его над спиртовкой — безрезультатно. — Он потер нос.
Я посмотрел на черное пятно на стене, плохо скрытое побелкой.
— Да, это все, чего удалось достичь, — кивнул он. — Но при этом я ни шагу не приблизился к разгадке платтнерита. И вот однажды, — оживился он. — Я пришел к выводу, что исследовать его нужно не химически, а физически. То есть, платтнерит — вещество не с химическими, а исключительно физическими характеристиками. Его можно тестировать только оптикой. Ведь и его внутреннее свечение — чисто оптический феномен, не так ли?
Я с любопытством наблюдал за ним. Постепенно Моисей входил в роль профессионального лектора: нечто среднее между оратором, ученым и факиром, демонстрирующим эксперименты перед публикой.
— Я вернулся в область исследований, более изученную мной — поскольку я все-таки больше физик, чем химик. И первое с чем я столкнулся — странный показатель отражаемости у платтнерита — который, как вам известно, зависит, от скорости распространения света в веществе.
«Польщен», — подумал я, кивнув. «Он не отказывает мне в начатках научных знаний».
Моисей тем временем обернулся к скамье:
