— Неплохо, — оптимистично заявил Филби. — Вы к этому еще привыкните — за уши не оттянешь.
Я не нашелся, что сказать. Наскоро запив эту гадость вином, похожим на вполне приличное Бордо (совсем забыл спросить о его происхождении — а, может, просто опасался) я в полном молчании стал доедать остальное.
Остаток обеда прошел в тишине.
Я принял ванну — в кране оказался неограниченный запас горячей воды, которую не было необходимости подогревать, и вскоре, после бренди и сигар, мы улеглись. Лишь Нево остался бодрствовать, поскольку морлоки в отличие от нас не имеют привычки спать. Перед сном (нашим, разумеется) он попросил пачку бумаги и карандаши (следовало научить его еще обращаться с точилкой и резинкой, подумал я напоследок, засыпая).
Я лежал в закупоренной комнатке, на узком походном ложе, прислушиваясь к шуму города за стеной. Однако оттуда не доносилось ни глотка свежего воздуха, несмотря на включенный автоматический веер с моторчиком — так называемый «вентилятор» или «эксгаустер», разгонявший по дому тяжелый слоистый воздух. Далекие министерские фонари обнадеживающе подмигивали мне сквозь плотную пелену штор, в глубокой ночи.
Я слышал, как ходит по курительной Нево — и как ни странно, мерные шаги морлока и поскрипывание карандаша вскоре убаюкали меня.
И я заснул.
На столике перед кроватью стояли часы странного устройства: они показывали зеленые арабские цифры, светившиеся в темноте. Так я узнал, что уже семь утра, несмотря на то, что за окнами царила по-прежнему непроглядная ночь.
Я выбрался из кровати. Облачившись все в тот же легкий старый сюртук, сослуживший мне службу в путешествиях в будущее и прошлое, я не преминул воспользоваться свежей сменой белья, лежавшей на тумбочке, а также новой сорочкой и галстуком. Несмотря на утро, воздух по-прежнему был спертым и жарким: в голове гудело и в теле по-прежнему чувствовалась вялость.
Я отодвинул штору. «Бормоталка» по-прежнему отбрасывала сполохи на каменные своды Купола. Слышалось неразборчиво-отдаленное рокотание музыки военного оркестра, видимо, с оптимизмом поднимавшей рабочих на утреннюю смену.
Затем я спустился в столовую. Завтракать пришлось в одиночестве. Молчаливый Патрик, точно вышколенный английский лакей, подал мне тосты, сосиски, набитые каким-то растительным суррогатом и — что совершенно невероятно — настоящее яйцо всмятку.
После трапезы, захватив последний ломтик тоста, я отправился в курительную, где застал Моисея с Нево, склонившимися над столом, заваленным раскрытыми книгами и исписанными бумагами. Здесь же стояли чашки с недопитым чаем.
— Филби еще не появлялся? — спросил я.
— Пока нет, — ответил Моисей. Мой юный двойник был в одной ночной рубашке, небритый и непричесанный.
Я опустился на краешек стола.
— Моисей, похоже, ты ночью не сомкнул глаз?
Он усмехнулся, откидывая волосы со лба.
— Да как-то не пришлось. Мне не давала покоя мысль, которая крутилась у меня в голове. Вот я и спустился к Нево, который тоже всю ночь бодрствовал. — Моисей посмотрел на меня воспаленными глазами. — Мы провели время просто замечательно! Нево посвятил меня в тайны квантовой механики.
— Чего-чего?
— Да, — кивнул Нево, — а Моисей, в свою очередь, в виде культурного обмена, учил меня читать.
— Он оказался чертовски способным учеником, — откликнулся Моисей. — Достаточно было обучить его алфавиту и азам фонетики, а остальное он освоил самостоятельно, можно сказать, на лету.
Я просмотрел книги на столе и заметил стопку бумаги, покрытую загадочными символами. Морлок неуклюже нацарапал их карандашом, прорвав несколько листов бумаги насквозь. Видимо, такой же результат ждал меня, попробуй я употребить в дело инструменты для добывания огня, освоенные моими далекими предками — ведь я ушел от них не дальше, чем Нево от 1938-го года.
— А как же фонограф? — спросил я у Моисея. — Разве вам не любопытно было ознакомиться подробнее с этим миром?
— Там передают одну музыку да всякую трепотню. Причем, по большей части, морализаторскую. Терпеть не могу, когда тривиальности выдают за новости! Основные вопросы все равно остаются в тени: «Где мы?». «Кто над нами и как отсюда выбраться?». Вместо этого несут всякую чушь о задержках поездов и урезании пайков, а также смутные рассуждения о военных кампаниях.
Я похлопал его по плечу:
— Что же вы ожидали? Нас занесло сюда, вглубь Истории, как праздных туристов. То, что станет понятным через десятки лет, пока только смутные домыслы и рассуждения. У живущих настоящим днем нет уверенности в будущем, остается только строить догадки и вдохновлять на подвиги толпу. Так действует любое правительство, любая власть. Да и вы сами, друг мой — часто ли находили в ежедневных газетах глубокий анализ причинности истории? Разве газеты и передачи отвечают на вопросы: «Как» и «Почему»? Они, скорее, манипулируют сознанием обывателя. Главное — заинтересовать. Да и вы — смогли бы провести анализ важнейших событий 1873-го года?
— Вероятно, все так и есть, — заметил он. Однако, похоже, эта тема не заинтересовало его: молодой пытливый ум изобретателя сейчас был занят совсем другим. И окружающий мир — пусть даже иной эпохи — его не особенно увлекал.
— Лучше послушайте, что поведал мне наш друг морлок, как вы его называете. — Глаза у него тут же засверкали.
— Думаю, — иронически заметил я, — выбраться отсюда нам не поможет сейчас никакая квантовая теория.
— Вы зря так думаете. — Заявил Нево, устало растирая виски длинными гибкими пальцами. — Именно квантовая механика и дает понимание Исторической Множественности, в которой мы сейчас завязли.
— Замечательная гипотеза, — подхватил Моисей. — Удивительно, как мимо нее умудрились пройти в мое время.
Я подвинул листки к Нево.
— Ну-ка, объясните.
5. Множественные мировые интерпретации
Только Нево приступил к объяснению, как Моисей схватил его за руку.
— Нет, позвольте, я! Заодно проверим, верно ли я понял. Итак: Представьте себе, что мир, все мироздание целиком, состоит из атомов. Это мельчайшие частицы, которые увидеть нельзя даже в самые мощные увеличительные приборы: мельчайшие плотные частицы, витающие повсюду, сталкиваясь, точно бильярдные шары.
Такая метафора вызвала у меня кислую гримасу.
— Думаю, вы что-то сильно упрощаете.
— О, нет — позвольте мне объяснить это именно так! Следите за мыслью: моя цель — доказать ошибочность подобного мировоззрения.
Я нахмурился еще больше.
— И что же дальше?
— Частица, вопреки уверенности Ньютона движется непредсказуемо, и никто не может угадать ни ее траекторию, ни место появления в определенной точке.
