Обессилев, я поужинал устрицами — сырыми — поскольку не было сил, чтобы развести костер — и прилег рядом с мороком, спиной упираясь в ствол дерева, для надежности сжимая разводной ключ Моисея в руке.
3. Как мы жили
Я разбил лагерь на берегу палеоценового моря, по соседству с ручьем. Пустынный пляж хорошо просматривался и был безопаснее, чем лесная чащоба. Я устроил солнечный зонтик Нево из раскидистых ветвей и расставленных обломков катастрофы.
Перенести его туда не составляло труда: он был легким как ребенок. Нево лишь беспомощно посмотрел на меня, как будто не приходя в сознание, сквозь разбитые очки — трудно было поверить, что это представитель расы, овладевшей внутренним космосом.
Потом я занялся костром. Вся доступная древесина — ветки, сучья и тому подобное, были сырыми насквозь и даже заплесневелыми. Я разложил их на песке просушиться. Приготовив затем ворох листьев на растопку, также хорошо прожарившихся на Солнце, мне не составило особого труда выбить искру куском кремня и металла машины времени. Сначала я проводил этот древний ритуала ежедневно, пока не обнаружил, что угли можно хранить весь день и запаливать костер, когда заблагорассудится — именно так и поступали и поступают первобытные народы.
Нево выздоравливал медленно и как будто неохотно. Ему, представителю рода существ никогда не спящих, должно быть, особенно трудно было переживать это растянувшееся полубеспамятство. Он сидел вялый весь день под зонтиком, не в силах не только пошевелиться. Но и даже разговаривать. Однако он питался устрицами и моллюсками, хотя и через силу. Временами я разнообразил нашу диету черепашьим мясом — благо на берегу были целые колонии морских черепах, можно сказать, подножный корм. Вскоре я научился добывать плоды с деревьев при помощи своеобразного бумеранга — бросая в крону заостренный кусок металла, который использовал в качестве ножа и огнива. Иногда для этого сходил и камень. Так наш стол разнообразился фруктами и орехами. Последние были особенно полезны — их сок освежал, а скорлупа годилась в качестве посуды. Даже волокна ореха не пропадали — из них можно было плести довольно прочные веревки.
И все же, несмотря на щедрость моря, и пальм, наш рацион был однообразен. Я с вожделением поглядывал на лоснящихся упитанных зверьков, которые лазили по пальмам, добывая пищу, можно сказать, наравне со мной.
Я стал осваивать прибрежную полосу. Его населяло великое множество океанических существ, рождавшихся на этих бескрайних просторах, и здесь же проводивших всю свою обычно недолгую — жизнь. Временами на поверхность моря всплывали тени громадных скатов с длинными хвостами, и раза два мне случилось увидеть над водой плавники — они рассекали волны там, где глубина уходила по шею. Судя по всему, это были громадные акулы.
В полумиле от берега появлялись какие-то волнообразные формы и открывались пасти с мелкими острыми зубами. Эти существа, футов пяти в длину, плавали, змеисто изгибая тело. Я рассказал об этом Нево, который стал чем-то вроде словаря, все время неподвижно стоящего на полке — и тот определил данную тварь как кампсозавра: древнего обитателя вод, вроде крокодила, пережившего век динозавров, давно уже сменившийся эпохой палеоцена.
Нево поведал мне, что в это время океанические млекопитающие моего века — киты, дельфины и тому подобное были в середине своей эволюционной адаптации к морю и существовали как большие медлительные наземные существа. Я стал внимательнее посматривать по сторонам, надеясь заприметить ползучего кита, который показался бы мне легкой добычей — но так и не преуспел в этом.
После снятия шины оказалось, что нога понемногу приходит в порядок. Нево ощупал кости и заявил, что шина была наложена неправильно. Однако через некоторое время он смог ходить, опираясь на сук, издалека походя на карлика-колдуна с клюкой, шатающегося по берегу моря.
Заплывший глаз его однако так и не прозрел — к моему великому стыду.
Морлоку было плохо на Солнце, бедный Нево страдал от прикосновения лучей. Поэтому он обычно весь день он обычно спал внутри сконструированного мной убежища, а гулять выходил только с наступлением темноты. Таким образом, мы сторожили наш лагерь по одиночке. Мы встречались только на заре и перед закатом.
Постоянно на свежем воздухе, занятый физическими упражнениями, я заметно поздоровел, и даже стал лазить на пальмы за плодами и широкими листьями, которые годились на крышу для нашей хижины. Но вскоре, как человек уже не первой молодости, я почувствовал предел своих возможностей.
Из тех же листьев пальмы я соорудил широкополую пляжную шляпу для Нево. Когда он сидел под своим зонтиком в ней, вид у него был преуморительный.
Кожа у меня несколько раз слезала. Однако я отрастил густую бороду, отчасти защищавшую лицо и грудь от солнечных лучей. И видимо, этим стал отчасти ближе морлоку. Но плешь не спрячешь, как гласит народная мудрость — и с тех пор я также не расставался со шляпой.
Прошел месяц, когда я впервые решил побриться, используя стальной обломок машины времени в качестве зеркала и лезвия одновременно. Внезапно я понял, насколько я изменился. Сверкающие зубы, загорелое лицо, блестящие глаза, плоский живот, каким он был, наверное, только в молодости, когда я учился в колледже. Разница лишь была в том, что тогда я ходил в костюме, а теперь щеголял в шляпе из пальмовых листьев, шортах и босиком — как будто делал это всю жизнь.
Я обернулся к Нево:
— Взгляни на меня! Мои друзья меня сейчас бы не узнали — я становлюсь аборигеном.
Его лицо осталось бесстрастным:
— Ты и так абориген.
[18]
Это же Англия, не забыл?
Нево настоял, чтобы мы перетащили и остальные обломки машины из лесу. В этом была своя логика — поскольку близились дни, когда нам понадобится любой материал, в особенности металлы. Вырыв воронку в песке, мы устроили в ней нечто вроде гаража. Нево стал возиться там все свободное время. А, поскольку он нигде сейчас не работал, свободного времени у него было хоть отбавляй. Первое время я не особенно интересовался, что он там делает, решив, что он собирается соорудить еще какую-нибудь пристройку к дому, или мастерит самострел.
Но как-то утром, после того, как он заснул, я посмотрел, чем он там занимается. Передо мной стоял почти целиком собранный каркас времямобиля: разорванное деревом днище и дверцы, привязанные проводами из-под рулевой колонки. Он даже отыскал синий рычаг, замыкавший платтнеритовый контур.
На закате я спросил у него: подступил к нему с вопросом:
— Ты что, хочешь собрать машину времени?
Маленькие зубы впились в мякоть кокоса.
— Нет. Я собираюсь ее починить.
— Это и так понятно. Ты собрал раму с платтнеритовым контуром — а это самое главное в машине.
