А потом одним молниеносным движением она развернулась и ударила Хайрема по уху с такой силой, что тот рухнул навзничь, а Уилсон схватила Бобби. Он попытался ударить ее, но она вцепилась в его руку и решительно нажала большим пальцем на раненое плечо. Он вскрикнул, вытаращил глаза и опустился на колени.
Кейт ощущала полное непонимание происходящего и бессилие.
Что же теперь будет? К чему все это приведет? Кто такая эта Уилсон? Ей-то что нужно?!
Резкими ловкими движениями Уилсон уложила Бобби и его клоноотца рядом друг с другом и принялась щелкать кнопками включения на пульте управления, установленном посередине бункера. Загудели пропеллеры турбины, в воздухе запахло озоном, послышалось потрескивание статических разрядов. Кейт почувствовала, как концентрируется огромная энергия.
Хайрем попытался сесть, но Уилсон пнула его ногой в грудь и заставила лечь.
Он прохрипел:
– Какого… черта… ты творишь?
– Инициирую «червоточину», – сосредоточенно пробормотала Уилсон. – Строю мост к центру Земли.
Кейт прошептала:
– Но у вас не получится. «Червоточины» пока нестабильны.
– Знаю, – небрежно бросила Уилсон. – То-то и оно. Еще не поняли?
– Господи! – ахнул Хайрем. – Ты с самого начала это задумала!
– Убить тебя. Совершенно верно. Только и ждала, когда представится возможность. И я ею воспользовалась.
– Но почему, ради всего святого?
– За Барбару Уилсон. Мою дочь.
– За кого?!
– Ты уничтожил ее. Ты и твоя червокамера. Не будь тебя…
Хайрем расхохотался – уродливо, неестественно.
– Лучше молчи. Это не важно. На меня все в обиде. Я всегда знал, что кто-нибудь из обиженных мерзавцев в конце концов прорвется ко мне. Но тебе я доверял, Уилсон.
– Если бы не ты, я была бы счастлива, – проговорила она со зловещим спокойствием.
– Да о чем ты говоришь? Впрочем, кому какая, черт подери, разница? Ладно, ты меня заполучила, – в отчаянии проговорил Хайрем. – Отпусти Бобби. И девчонку тоже. Они ни при чем.
– Еще как при чем. – Уилсон, похоже, была готова разрыдаться. – Не понимаешь, да? Он – это самое главное. – Гул оборудования сменился ревом, на экранах мониторов замелькали цифры. – Еще пара секунд, – процедила сквозь зубы Уилсон. – Не так уж долго осталось ждать, правда? А потом все будет кончено. – Она обернулась к Бобби. – Не бойся.
Бобби, едва владевший собой, с трудом выговорил:
– Что?
– Ты ничего не почувствуешь.
– А вам что за дело?
– Есть дело. – Она погладила его по щеке. – Я так долго за тобой наблюдала. Я знала, что тебя клонировали. Это не имеет значения. Я видела, как ты сделал первый шаг. Я люблю тебя.
Хайрем прорычал:
– Червокамерница треклятая. Маньячка. Только и всего? Как это… жалко. За мной охотились проповедники, эротоманы, политиканы, преступники, националисты, разумные люди и чокнутые. У всех накопились претензии в творцу червокамеры. Я от всех ушел. А теперь вот дошло до этого. – Он снова попытался подняться. – Нет. Не так. Только не так…
Он вдруг крутанулся по-змеиному, бросился к ноге Уилсон и запустил зубы в ее лодыжку.
Она пронзительно закричала и пошатнулась. Хайрем цепко держал ее ногу зубами, как пес, впившийся в плоть мертвой хваткой. У него изо рта струилась кровь лжеохранницы. Уилсон упала на него и замахнулась кулаком. Хайрем разжал зубы и прокричал Кейт:
– Уводи его отсюда! Уводи его от…
Но тут Уилсон заехала кулаком в его окровавленную шею. Кейт услышала хруст хряща и костей. Голос Хайрема превратился в бульканье.
Кейт схватила Бобби за здоровую руку и поволокла его по полу к выходу, перетащила через порог бункера. Ударившись головой о толстый металлический выступ, Бобби вскрикнул, но Кейт даже оборачиваться не стала.
Как только его ноги оказались за порогом, она налегла на дверь, захлопнула ее. Сразу стих нарастающий рев образующейся «червоточины». Кейт начала заворачивать штурвал.
К бункеру потянулись ошарашенные происходящим охранники.
Кейт, из последних сил поворачивая штурвал, крикнула им:
– Помогите ему подняться и убирайтесь все отсюда!
Но тут стена бункера вспучилась, и Кейт успела увидеть вспышку – яркую, как солнце. Оглохшая и ослепшая, Кейт словно бы начала падать.
Падать во тьму.
/28/
СИЗИФОВЫ ВЕКА
Двое «дистанционников», два фокуса червокамеры, отделенные от тел наблюдателей – Бобби и Давида, – летели над Южной Африкой.
Был две тысячи восемьдесят второй год. Миновало четыре десятка лет со дня гибели Хайрема Паттерсона. Умерла Кейт, которая тридцать пять лет была женой Бобби.
Прошел год после того, как он принял факт этой жестокой смерти, но она не покидала его мыслей, какие бы чудесные пейзажи ему ни показывала червокамера. Но он был до сих пор жив и должен был продолжать жить; он заставлял себя смотреть и изучать Африку.
Сегодня равнины самого древнего из континентов были покрыты сеткой прямоугольных полей. Тут и там громоздились постройки – аккуратные пластиковые домики, и старательно трудились машины – автономные культиваторы, похожие на жуков-переростков. Сверкали под солнцем их панцири – солнечные батареи. Люди медленно передвигались по полям. Все они были в белых одеждах и широкополых шляпах, кожа у всех была покрыта слоями яркого солнцезащитного крема.
В одном из чисто выметенных крестьянских дворов играла компания детей – умытых, хорошо одетых и упитанных. Они шумели, бегали – яркие камешки на фоне пейзажа, похожего на крышку необъятного стола.
Но сегодня Бобби увидел не так много детей, и эта маленькая горстка казалась ему драгоценной, он смотрел на детей с нежной заботой.
Присмотревшись внимательнее, он увидел, что движения детей сложны и четко координированы – будто они в то же мгновение точно узнают, о чем думают другие. А вероятно, так оно и было. Ему говорили, что уже есть дети, рождающиеся с «червоточинами» в голове, и что эти дети вступают в распространяющиеся групповые сознания Единых еще до того, как покидают материнскую утробу.
От этой мысли Бобби содрогнулся. Он понимал, что его тело реагирует на пугающую мысль – его тело, оставшееся в громадном комплексе, по-прежнему называвшемся «Червятником». Название сохранилось, хотя через сорок лет после смерти Хайрема комплексом владел трест, представлявший собой консорциум музеев и университетов.
Столько времени прошло с того жуткого дня, дня гибели Хайрема в «Червятнике» – а в памяти Бобби все осталось живо, словно его память сама была червокамерой и через нее его разум был соединен с прошлым. И именно прошлое теперь хранило все, что осталось от Кейт, год назад умершей от рака. Каждое из ее деяний погрузилось внутрь неизменной истории, как деяния миллиардов людей, до нее сошедших в могилу.