Глава 1
Люди были так малы: мультяшные куклы, сбившиеся в толпу, —
не отличить мужчин от женщин. Они сгрудились далеко внизу, в каком-то чужом,
другом мире. Пугались и суетились, наверняка кричали, но звуки голосов тонули в
гомоне птиц, нахально круживших над моей головой.
Карниз не внушал доверия, был хлипок и стар: под ногами
дробился разрушенный ветрами и дождями кирпич, сыпалась сожранная плесенью
штукатурка. Побелевшими пальцами я цеплялась за жизнь — внизу смерть,
поджидающая на грязной корке тротуара, пошлого и банального, как суетное
амбициозное городское существование…
Какой черт меня сюда занес? Да еще в этом платье от Втюхини.
Последняя коллекция! Фиг от первой отличишь. Страшно подумать, какие деньги
вместе со мной пропадут…
А ведь пропадут — карниз рушится на глазах. Даже если не
разрушится, долго мне так не выстоять; ноги онемели, рук не чувствую. А
прическа!
За что, спрашивается, двести долларов отвалила? Нет,
пройдоха стилист уверен, что эти доллары он заработал — ха! — каторжным трудом,
но почему я чувствую себя ограбленной? Он, мерзавец, еще интересовался, отчего
я не в настроении, по какой причине у меня на языке одни лишь только гадости.
Будто там может быть что-то другое, когда платишь двести долларов за заурядную
стрижку. Тем более что и волос немного. После стрижки, правда, их стало
значительно больше, во всяком случае, внешне. Стрижка действительно неплоха.
Даже Маруся похвалила. Хотя, если Маруся что похвалит…
Да нет, и Роза похвалила, а она патологически честна.
Конечно же, стрижка чудо, здесь я больше верю взглядам мужчин, но стилист к
этим взглядам не имеет никакого отношения. Попробовал бы он так поработать над
Марусей. Нет, стрижка чудо!
И теперь это чудо должно погибнуть. Вместе со мной. Я —
ладно, бездарно прожитая жизнь, ссора с соседями и затянувшийся ремонт в
квартире весьма располагают к смерти, но жаль прическу…
Ужас! О чем я думаю?
О том же, о чем всегда.
Но на такой верхотуре и в таком положении принято думать о
другом. Думала бы лучше, как угораздило меня оказаться на этом карнизе, боже,
как болит рука: пальцы просто свело. Впрочем, и об этом думать глупо. Сейчас
надо сообразить, как с этого карниза не слететь раньше времени, потому что
самой выбраться отсюда невозможно.
Господи, как же я боюсь высоты! Надеюсь, толпа внизу не
просто так стоит, глазеет, надеюсь, она уже сообразила вызвать хоть
кого-нибудь, на худой конец пожарных. «Скорая помощь» тоже не помешала бы.
Сердце просто в пятки ушло. Но как?! Как я оказалась здесь, на этом окаянном
карнизе?!
Вспоминай, вспоминай, что перед этим было. Утром я
проснулась, выпила кофе, принарядилась…
Так, выпила кофе, принарядилась, но зачем?
Зачем принарядилась? Куда меня, дуру, с утра понесло?
Господи, да куда угодно, лишь бы не смотреть на этот
затянувшийся ремонт! Дальше-то что? Поругалась с соседями. Отправилась к этому,
как его, к стилисту своему, визажисту, имиджмейкеру, черти его раздери! Короче,
к Кольке Косому, сыну Маруськиной соседки, этой чокнутой костлявой Тайки из
пятой квартиры со второго этажа… Да, точно к сыну ее отправилась, гадостей ему
наговорила, всю правду сказала, голубым обозвала и…
Что "и"? Не за этим же я к нему приходила, к
стилисту, визажисту-имиджмейкеру нашему, московскому цирюльнику. Точно, не за
этим, это все уже по ходу дела произошло, а зашла-то я к нему с одной лишь
целью: чтобы он стрижку мне под новое платье соорудил. Он и соорудил. И…
И больше ничего не помню. Как я на карнизе-то этом
оказалась? Словно так и стояла на нем всю жизнь. Бац, и вот я здесь. Словно тут
и родилась, словно и не было у меня, кроме карниза, никакой биографии…
А дом-то высокий какой! Боже! Сколько же в нем этажей?
Впрочем, какая разница: лететь с двадцатого так же неприятно, как и с десятого…
Но у Кольки Косого я была, выходит, не одна, раз и Роза
стрижку похвалила, и Маруся. Не век же я на этом карнизе стою. При всей моей
жажде к жизни на этом карнизе больше часа не выстоять. Стрижку я сделала утром
и пошла. Куда? Сейчас явно не вечер, но и не полдень. Где-то же я все это время
болталась. Который же час? Жаль, нет часов. Солнце не так уж и низко стоит.
Боже, как оно близко! А земля далеко! Сколько же мне лететь придется?
Нет, нельзя об этом думать. Это расслабляет члены. Думать
надо о приятном. Я просто молодчина, что собралась-таки с духом и высказала,
наконец, соседям, какого о них мнения. Жаль, Старая Дева гуляла со своей сукой
Жулькой. Я бы и ее зацепила. Всех бы их зацепила. Эх, какая досада. А теперь,
не дай бог, с карниза сорвусь, а Старая Дева не выруганная будет дальше жить…
Нет, об этом тоже думать нельзя. Это тоже неприятно. И ни в
коем случае нельзя смотреть вниз. Да, не смотреть вниз и думать только о
приятном…
Ха! О приятном! Как тут думать о приятном, когда до земли
гораздо дальше, чем до неба? Небо-то вот оно, как мне это ни противно, да
простит меня господь.
Но как же меня угораздило попасть на этот карниз? И почему я
до сих пор с него не упала?
Типун мне на язык!
Хотя, какая уже разница.
Нет, так не годится, надо что-то делать. А что я могу?
Кое-что, конечно, могу, типа свалиться вниз… Но это меня не устраивает.
Однако, как-то же я забралась на этот карниз? До ближайшего
окна метра три, не меньше. Боже! Какой-то кошмар!
Может, это сон? Сейчас прыгну вниз и… полечу, а приземлюсь в
собственной кровати. Кстати, этот спальный комплект, который по баснословной
цене мне всучила Маруся, абсолютно прелестная вещь: не мнется, не пачкается —
грязь от него так и отскакивает. Хотя, откуда в моей постели взяться грязи?
Кроме мужа, там давно уже ничего не было…
А-ааа! А-ааа! Теперь на этот мой новый комплект Женька
положит чужую бабу. Молодую! В мою постель! Еще и женится на ней, дурак. Он же
привык к семейной жизни. Сама, глупая, его приучила, хоть это было и нелегко.
Я значит, вдребезги разобьюсь, а он женится на какой-нибудь
идиотке, у которой в мозгах доллары вместо извилин. Выходит, это для нее я всю
жизнь экономила! Не такая уж она и идиотка, раз завладеет тем, что я, умная,
сэкономила. Боже, как я жадничала, отказывала себе буквально во всем! И теперь
богатая гибну. И все достанется ей! Знала бы, дала бы стилисту не двести, а
триста долларов, как он и просил!
Господи! Пальцы уже не слушаются — разжимаются! Неужели я
такой страшной смертью помру и без всякой анестезии? И что там делает толпа?
Почему меня не спасает? Я же не статуя — столько на карнизе стоять! Мне
холодно! Господи! Помоги!
