— Отпустила прислугу, — небрежно бросила она, погружая две
серебряные турочки в раскаленный песок. — Одной побыть захотелось.
Это Леле-то захотелось побыть одной. «Да она и двух минут в
одиночестве не выживет», — подумала я.
Когда кофе был приготовлен и разлит по чашкам, я завела
разговор о Коровине и о его гибком медиуме Равиле. Больше, конечно, о красавце
Равиле, с которым мне так и не удалось остаться наедине — а очень хотелось… К
сожалению, этого же хотелось всем дамам, присутствовавшим на сеансе.
Однако разговор не вязался: Леля отвечала рассеянно, то и
дело нервно поглядывая на часы..
«Кого-то ждет, — подумала я. — Что у них, черт возьми,
происходит?»
— Мне кажется, этот ваш модный Коровин, — продолжая беседу,
сказала я, — просто шарлатан.
— Почему «ваш»? — удивилась Леля и снова глянула на часы.
Тут уж я юлить не стала, а задала вопрос со всей присущей
мне прямотой.
— Дорогая, — сказала я, — похоже, ты ждешь кого-то или я
тебя от важных дел отвлекаю. Может, мне лучше уйти?
— Ну что ты? — вспыхнула Леля. — Я всего лишь жду звонка от
Сашеньки. Сиди, я всегда рада поболтать с тобой. Хорошо, что пришла.
Однако я уже ничему не верила. Меня охватили сомнения, даже
стало казаться, что кто-то ходит наверху, где располагались кабинет Александра
Эдуардовича, верхний холл, библиотека и супружеская спальня. Насколько мне было
известно, в этой семье не приветствовалось присутствие посторонних на втором
уровне квартиры, в святая святых. Даже прислуга там появлялась лишь по крайней
необходимости.
— У тебя там кто-то есть? — спросила я, тыча пальцем в
потолок.
Леля растерялась, а потом рассердилась.
— Что за странный вопрос? — воскликнула она. — Кто там может
быть? Я здесь, а Сашенька в отъезде.
— Значит, мне показалось, — делая глоток чудесного кофе,
ответила я.
Однако Лелю это не удовлетворило. Она посверлила меня
холодным взглядом и спросила:
— Ты что, мне не веришь?
Я не ожидала такой реакции, а потому растерянно уставилась
на нее, не зная, что сказать.
— Пойдем, — она решительно схватила меня за руку. — Пойдем,
посмотришь сама. — И Леля потащила меня наверх.
— Зачем? Зачем? Верю, верю, — лепетала я, но шла охотно,
потому что ни разу наверху не была.
Ах, как чудно там все было устроено! Просторный ультрамодный
зеркальный холл, строгий кабинет с массивной старинной мебелью, играющая
атласом, бархатом и золотом озорная спальня, сверкающая никелем, кафелем и
фарфором ванная и библиотека, потрясшая меня богатством наиредчайших книг.
Однако никого наверху не было. Обойдя все комнаты, мы
вернулись в спальню. Я даже в шкаф заглянула и под предлогом поисков
полюбовалась на Лелины наряды. Кстати, она не лгала, счастливица действительно
ни в чем не знала отказа: ах, эти вечерние туалеты, эти сумасшедшие шубы! Сердце
заныло в моей груди… Впрочем, речь тут не о моем сердце.
Я задумалась. Все комнаты пусты, везде, где можно
спрятаться, я побывала: побывала и там, где спрятаться невозможно. И все же нет
удовлетворения в моей душе, и здесь что-то явно не так. Что не так?
Сама Леля. Она была странная, чтобы не сказать больше.
Напряжена, взвинчена. Хоть она и старалась из последних сил казаться спокойной,
но лицо и руки выдавали ее: на лице мелькало выражение то растерянности, то
страха, то боли, а руки все время нервно теребили различные предметы. Временами
же Лелю просто прорывало. Как это понимать? Сначала она вопреки здравому смыслу
притащила меня наверх, а теперь вдруг как закричит не своим голосом:
— Ну что? Ты видишь? Видишь? Здесь нет никого! В квартире я
одна.
— Нас двое, — спокойно напомнила я, подходя к туалетному
столику и с интересом изучая косметику: длинный ряд флаконов, выстроившихся у
зеркала. Я выбрала самые дорогие духи, приоткрыла хрустальную крышечку,
понюхала терпкий аромат и спросила:
— Не возражаешь?
Леля застыла с каменным лицом.
— Спасибо, — сказала я, щедро орошая себя духами. — Ты
права, мне показалось. Здесь действительно никого нет, но что, голубушка, с
тобой творится? Как странно твое поведение.
Леля мгновенно взяла себя в руки, натянула на лицо маску
невозмутимости, грациозным движением забрала из моих рук флакон, тоже оросила
себя духами и вальяжно произнесла:
— Ерунда, критические дни, вот нервишки и пошаливают, а в
целом я спокойна, как слон.
Едва она успела это сказать, как зазвонил телефон, стоящий
здесь же, на туалетном столике. Леля, подпрыгнув, взвизгнула так, что и меня
будто током прошило. Флакон выпал из ее рук, но не разбился, а покатился по
пышному ковру, извергая удушливый аромат.
— Черт возьми, — рассердилась я, — ты кого угодно доведешь
до истерики.
Леля же не слышала ничего, она дикими глазами смотрела на
аппарат и пятилась от меня, как от гремучей змеи, приговаривая:
— Нет, нет, нет…
— Что «нет»? — сказала я и подняла трубку. Это был приятный
мужской голос, очень низкий, волнующий, с обвораживающей хрипотцой.
Век бы с таким болтала.
— Ты надумала, детка? — спросил голос. — Времени осталось
немного.
— Сколько? — спросила я, и в трубке сейчас же раздались
гудки.
Вслед за этим что-то мягко шлепнулось на ковер — это была
Леля.
— Все ясно, — сказала я и отправилась в ванную.
Там я набрала полный стакан холодной воды, которую и вылила
на ее голову. Бедняжка открыла глаза и жалобно посмотрела на меня.
— Как ты себя чувствуешь? — взволнованно спросила я.
— Нормально, говорю же, критические дни, — ответила Леля и
бодро вскочила на ноги. — Кто это был? — делая вид, что ничего не произошло,
равнодушно поинтересовалась она.
Что ж, я ответила.
— Преступник, который похитил твоего мужа, — сказала я и на
всякий случай поддержала Лелю: вдруг ей опять приспичит падать в обморок.
Не приспичило. На этот раз Леля не упала. Ее красивую
мордашку исказила гримаса плача, хотя Леля с ним явно боролась. Но как ей ни
хотелось сохранить спокойствие, рыдания рвались и вырвались-таки наружу. Леля
упала на кровать и разразилась таким заразительным плачем, что я едва к ней не
присоединилась.
— Нет! Нет! Нет! — сквозь слезы восклицала она. — Почему
сейчас? Когда все так наладилось, когда все так хорошо, когда я наконец обрела
свое счастье?
