— Речь пойдет о монтевизме! — воскликнула я, и Роза
мгновенно согласилась:
— Приезжай!
Я не заставила ее долго ждать. Роза встретила меня, страшно
волнуясь.
— Что случилось? — едва открыв дверь, закричала она.
— У меня открылись монтевистские способности, — с гордостью
сообщила я. Роза опешила:
— Ты же в это не веришь. Даже когда я демонстрировала явные
успехи, ты смеялась и безбожно меня критиковала, подвергала сомнению совершенно
очевидные факты, кричала, что умрешь материалисткой, какие фокусы я тебе ни
показывай.
— Это когда ты занималась монтевизмом — я критиковала, а
когда такие способности открылись у меня, как можно не верить? Похоже,
монтевизм и в самом деле существует. Во всяком случае другого вывода из этой
истории я сделать не смогла.
Услышав про историю, Роза пришла в страшное волнение.
— Из какой, из какой истории? Рассказывай! Рассказывай
скорей! — закричала она, усаживая меня на диван и пристраиваясь рядом.
Лицо ее выражало безграничное внимание. Зная потрясающую
порядочность Розы, я решила, что уж ей-то можно открыть тайну. Это совсем не
Маруся, у которой не держится вода в… Да что об этом.
— У Лели пропал муж, — сказала я.
— Какой ужас! — отшатнулась Роза.
— Турянского хитростью выманили из дома, похитили и теперь
требуют за него фантастическую сумму. Причем, обрати внимание, похитили два дня
назад, сегодня третий пошел, а вчера мне очень странный сон приснился.
— Какой сон? — насторожилась Роза.
— Будто я мужчина, и все у меня как у Турянского: бездна
денег, молодая жена… Видимо, я уже кое-что начала воспринимать, чувствовать.
— Закон отражения, — поставила диагноз Роза. — Созерцание
телепатически передаваемого предмета без включения сознания. Ты воспринимаешь
его мысли, как несмышленое дитя.
Я чуть не задохнулась от изумления:
— А-ааа! Думаешь, он мне телепатирует?
— Телепатирует, — уточнила Роза. — Он в отчаянном положении
и неосознанно посылает свои мысли всем, кого знает, но приняла их только ты.
— А ты? — изумилась я. — Почему ты не приняла? Ты же у нас
опытный монтевист.
Роза задумалась. Было видно, что она расстроена.
Действительно. Почему не она приняла? Почему я? Это же несправедливо.
— Думаю, ты приняла потому, что у тебя чрезвычайно развито
воображение, — предположила Роза. — Ты с детства любила приврать; поэтому никто
и не удивился, когда ты стала писательницей.
Я рассердилась:
— Ты о чем? Это к чему? Речь идет о Турянском. И о тебе.
Почему я взяла твои обязанности на себя, почему приняла послание Турянского,
вот о чем речь. Об этом и говори, а не о том, что я любила с детства.
— Так я же и говорю об этом, — заверила меня Роза. — Самое
главное — твое необузданное воображение. К тому же, возможно, ты была настроена
на нужную волну, была в нужном состоянии как раз перед сном.
— О чем ты? Ничего не пойму, — рассердилась я.
Роза, паинька, начала терпеливо объяснять:
— Соня, пойми, его похитили, он боится, очень боится, только
что у него было все и теперь впереди ничего: полнейшая неизвестность.
— Точно! — воскликнула я, от восхищения хлопая себя по
бедрам. — Именно с этим состоянием я и легла позавчера вечером в кровать! Я же
позавчера днем сапоги купила! Надо же было хоть чем-то порадовать себя после
того ужасного карниза. Вот я и купила себе подарок: сапоги за пятьсот долларов!
— Круто! — восхитилась Роза.
— Что «круто»? Вздумай я заплатить за них тысячу долларов,
продавец и тогда не возражал бы. Пятьсот долларов! Они что, золотые эти сапоги?
— И в самом деле, почему так дорого? — заинтересовалась
Роза. — Они наверное необычные?
— Сапоги как сапоги, из крокодила, конечно, но за пятьсот
долларов я могла бы купить целую ферму крокодилов.
— Вряд ли, — усомнилась Роза.
— Значит, ты меня плохо знаешь, — отрезала я. — Но вернемся
к моим дивным способностям. Легла я, значит, вечером в постель как раз в том
ужасном состоянии, о котором ты говоришь: только что у меня было все — пятьсот
долларов, — а теперь впереди ничего: одна неизвестность. Одни вопросы впереди.
Как долго эти сапоги мне прослужат? Когда они выйдут из моды? Что сказать
подругам? Назвать истинную цену или для крутости преувеличить?
— Куда уже преувеличивать? — ужаснулась Роза. — Это все же
сапоги, а не автомобиль.
— Да, ты права, — согласилась я:
— Маруся — а она присутствовала, когда я меняла свои доллары
на крокодиловые сапоги — даже позеленела от зависти и тут же сказала, что я
сделала глупость, она, мол, видела точно такие, же, но за пятьсот рублей. Видимо,
рядом с сапогами продавались спички, и Маруся сослепу посмотрела не на тот
ценник. Но бог с ней, не будем о ее странностях, а лучше поговорим о моих
исключительных способностях.
— Да-да, давай поговорим, — поспешно согласилась Роза,
которой надоели мои сапоги. Уж из-за них-то она не бросила бы пиджак своего
Пупсика, этот грязный мешок с воротником и карманами, этот бухгалтерский чехол,
пожизненно и настоятельно требовавший химчистки.
— Так что ты выяснила во сне? — дрожа от нетерпения спросила
Роза.
— Теперь выясняется, что во сне я увидела даже то, чего и в
жизни не знала. Оказывается, Александр Эдуардович был тяжело и неизлечимо
болен!
Роза пришла в восторг.
— Потрясающе! — вскакивая с дивана и хлопая в ладоши,
запищала она своим тоненьким голоском. — Неужели ты во сне узнала, что
Турянский болен клаустрофобией?
— Почему клаустрофобией? — растерялась я. — Речь идет о
сердце. У Турянского порок сердца. Он и дня без лекарств прожить не мог.
Роза мгновенно огорчилась.
— Неужели я разболтала то, что держалось в строжайшей тайне?
— глядя на меня с невыразимой печалью, спросила она.
— Информация попала в надежные руки, — заверила ее я. — Но
ты-то про эту болезнь откуда знаешь, если Турянский держал в тайне свой психоз?
— Леля приходила ко мне на консультацию, ну, как к
гинекологу, а по ходу расспрашивала про клаустрофобию. Я испугалась, не с ней
ли приключилась эта беда, она успокоила меня, что не с ней, а с ее мужем.
Просила порекомендовать опытного психиатра, но так, чтобы все осталось в тайне.
Турянский скрывал свою болезнь, чтобы не обнаруживать ее, принимал всевозможные
меры, даже в лифтах не ездил.
