Роза из того, что я сказала, ничего не поняла, но пришла в
такой ужас, что схватилась за сердце и запричитала:
— Тома, наша бедная Тома…
— Срочно еду к Тамарке! — заявила я и помчалась в прихожую.
— Встретимся вечером у Коровина, — торопливо бубнила Роза,
пока я нервно меняла ее древние тапки на свои новые туфли.
— Да, встретимся там, — согласилась я, выскакивая из
квартиры.
— Сумку! Сумку забыла! — догоняя меня, закричала Роза. —
Боже! Какая ты растеряха! Бедная Тома! Бедная Леля! Бедная ты!
«Бедная Роза! — входя в лифт, подумала я. — Как она за всех
переживает».
* * *
Тамарка была в офисе своей компании; сидела в собственном
кабинете, с умным видом изучая экран монитора. Я заглянула — ничего
интересного: колонки цифр и справа непонятного смысла приписки к ним. На что
тратится жизнь?
Однако я заробела, потому что принесла плохую весть и не
знала, как ее сообщить.
Произошло это самым естественным путем, как все у меня
происходит. Даже опомниться не успела, как Тамарка уже все узнала. Но это в
дальнейшем; пока же я, волнуясь, топталась у стола, ломая голову, с чего
начать.
— Мама, чего тебе? — не отрываясь от монитора, буркнула
Тамарка.
Меня мгновенно пробрало зло. Как это — чего? Сама послала
меня на разведку к Леле, а теперь глупые вопросы задает. Уж чья бы корова
мычала, а ее должна была бы от горя рвать волосы на одном месте (я имею в виду,
конечно же, голову.)
— Тома, — сообщила я гробовым голосом, — я совсем тебя не
понимаю. Ты бы должна ждать меня как манны небесной. Ты не в монитор смотри, а
на меня. Сидишь тут и не подозреваешь, что тебе полный писец пришел, говоря
нецензурно, как ты это любишь.
Тамарка оставила в покое монитор и, как я велела,
вытаращилась на меня. Ужас в ее глазах я прочла уже с садистским удовольствием.
Будет знать, как пренебрегать друзьями. Я, как дурочка, ходила ради нее в
разведку, бросила все свои дела, и вот тебе благодарность — она смотреть на
меня не хочет.
— Почему мне писец? — цепенея, спросила Тамарка.
А у самой уже полные штаны от страха. Как все же легко
пугать этот богатый люд. Одно удовольствие. Сами себя порой боятся, хоть и
взятки регулярно дают. Насколько проще честно… не работать, как это делаю я.
Однако обида обидой, а Тамарка не чужой мне человек. У самой
за нее душа болит постоянно и без всякой причины, а тут еще приключилось такое
несчастье.
— Тома, — скорбно сообщила я. — И Леле, и тебе — писец.
Туринского нет в живых.
— Да ну-у! — сказала Тамарка и окаменела. Пришлось ее
поливать водой, чтобы она очнулась, а как очнулась — сразу действий захотела.
Вскочила с воплями:
— Что? Где? Когда?
Видимо, эти вопросы уже сидят в подкорке у нашего поколения.
— Тома, успокойся, приземлись и послушай, — начала ее я
уговаривать.
Она, молодчина, быстро взяла себя в руки, уселась в кресло,
закинула ногу на ногу, закурила, жадно затянулась сигаретой, твердо сжала губы
и затем, с прищуром глядя на меня, решительно скомандовала:
— Рассказывай.
Я выпалила на одном дыхании:
— Была вчера у Лели, банкира похитили, требуют выкуп, но
платить уже не за кого, банкир умер от сердечного приступа и клаустрофобии.
— Сколько требуют? — с ходу, не думая, спросила Тамарка.
Я назвала сумму, а она нервно рассмеялась и рявкнула:
— Чушь. В таком случае Турянского похитили с какой-то другой
целью. Выкуп похитителям не нужен, он для отвода глаз.
— С чего ты взяла? — растерялась я, справедливо считая свои
аналитические способности на несколько порядков выше Тамаркиных.
— А с того, что, прежде чем похищать банкира, неплохо бы для
начала выяснить, Сколько родственники смогут выложить за его персону. Сумму же,
названную тобой, не смогут выложить даже за президента, укради его кто-нибудь с
той же целью.
Тамарка изрекла это с таким высокомерием, и апломбом, что
невозможно было ей не возразить. И я возразила.
— А Леля сказала, что если бы похитили ее, то Турянский
нашел бы для выкупа требуемую сумму, — ядовито сообщила я.
— Твоя Леля или дура, или не петрит в этих вещах, — отрезала
Тамарка, из чего я сделала заключение, что дурой она считает как раз меня,
потому что на Лелю ей плевать.
— С какой бы целью ни похитили Турянского, в живых его уже
нет, — мстительно напомнила я. — Следовательно, кредита тоже не будет.
— Леле предъявили труп?
— Пока нет, но, думаю, в конце концов предъявят.
— Что значит «в конце концов»? — рассердилась Тамарка.
— А то и значит, что пока Лелю водят за нос, дают ей
послушать голос мужа, записанный на магнитофон. И будут водить до тех пор, пока
она все не продаст и им не заплатит, а потом и труп предъявят, — заверила я
Тому.
— А ты что, в сговоре с похитителями? Ты-то обо всем этом и
о смерти Турянского откуда знаешь?
— Сон мне был — это раз. Аналитическим методом дошла на базе
полученной информации — это два. Роза уже в восторге от моих способностей.
Боже мой, как психанула Тамарка. Сначала чуть дымом не
подавилась — она как раз затягивалась сигаретой, когда я делала свое важное
сообщение, — а потом, прокашлявшись, как завопила:
— Мама, ты невозможная! Иди ты в задницу со своими
аналитическими способностями! Турянский жив, а ты идиотка!
Я, конечно, могла бы обидеться и уйти, если бы не любила
Тамарку. Но я ее с детства любила (кстати, без всякой видимой причины), к тому
же болела за нее всей душой, и потому не ушла, а сказала:
— В любом случае, Тома, компания твоя накрылась сапогом.
Почему сапогом, до сих пор не знаю. Видимо, эти
пятисотдолларовые сапоги мне костью в горле стали. Однако Тамарка схватилась за
голову:
— Господи, Мама, лучше бы ты на карнизе осталась!
— Компании капут, где бы я ни была, — заверила ее я.
Тамарка призадумалась.
— Ох, Мама, — наконец устало посетовала она, — какая же ты
невозможная. Я тебя за чем послала?
— Чтобы про Турянского разузнать.
— А ты чем занимаешься?
— Этим и занимаюсь.
— Ага, этим. Мама, ты невозможная. Уже взялась за дело,
неугомонная, везде нос свой длинный сунуть успела, черт знает что еще
сотворила, Розу посвятила в мои дела, скоро весь город к этому делу привлечешь.
Я полагала, что ты умней.
