— Безусловно, — без всякого смущения подтвердил Коровин и
уточнил:
— Получена методом пневмографии.
— Этот метод мне незнаком.
— Что легко исправимо, — с почтительным поклоном заметил
Коровин. — Приятно видеть вас здесь уже за полтора часа до сеанса. Из этого
следует, Софья Адамовна, что в вас проснулся интерес к спиритизму?
По его взгляду легко можно было понять, что ничто
человеческое ему не чуждо: к примеру, он любит красивых женщин.
А кто их не любит?
Сама люблю, потому и смотрюсь так часто в зеркало.
— Этот интерес проснулся во мне давно, — заверила я его, еще
не кокетничая, но уже внутренне отмечая, что Коровин — мужчина вполне в моем
вкусе.
— Тогда, может, пройдем в мой кабинет? Он наверху, на втором
этаже. Угощу вас вкуснейшим кофе.
— С удовольствием, — воскликнула я. Коровин изящным
движением предложил мне свою руку, на которую я тут же и оперлась.
По широкой мраморной лестнице мы поднялись на второй этаж.
Кабинет Коровина (а он занимал половину этажа) меня потряс: это было нечто
среднее между библиотекой, спортивным залом, ванной и спальней. Бескрайняя
комната, в одном углу которой находились широкий письменный стол, высокие,
украшенные резьбой по дереву шкафы, забитые оккультной литературой, и длинный
ряд кожаных диванов. В противоположном углу рядом с окнами, среди фикусов и
пальм притаилось нечто среднее между ванной и бассейном. Напротив — кровать
непристойных размеров. Человек десять легко могли расположиться там и, уж
конечно, не для сна.
«Зачем приличному человеку такой сексодром?» — подумала я,
нарочито сосредоточивая внимание на тренажерах, занимающих всю оставшуюся от
кровати площадь этой части комнаты.
— Стараюсь поддерживать себя в форме, — пояснил Коровин,
заметив мой интерес. — Присядем на диваны?
— Присядем, — согласилась я, — хотя мне хватит и одного.
— Кофе я люблю варить сам, — рекламно сообщил Коровин, явно
стараясь мне понравиться.
Он ушел в ту часть комнаты, которая выполняла роль спальни,
— там была стойка с баром. Я, чтобы не скучать, занялась изучением портретов,
которых и на столе, и на стенах было великое множество. В разных позах один и
тот же человек. Под одними портретами было написано: Аллан Кардек, под другими:
маркиз Ипполит Леон Денизар Ривайль.
— Скажите, пожалуйста, — спросила я, — почему это ваш
отец-основатель и великий магистр зовется то Алланом Кардеком, то маркизом
Ипполитом Леоном Денизаром Ривайлем?
— У маркиза был творческий псевдоним, — из глубины комнаты
откликнулся Коровин. — В земной жизни он был писателем — вашим коллегой.
— Приятно слышать. Кстати, хотела спросить вас: в прошлый
раз вы представили своего помощника Равиля как медиума гибкого и опытного. Не
могли бы пояснить, что это значит?
Коровин вернулся ко мне с подносом, на котором стояли две
крохотные золотые чашечки, источающие дивный аромат.
— Ваш кофе, — сказал он.
— Вы метеор, — с легким кокетством воскликнула я, тоже желая
ему понравиться.
Коровин не присел на диван. Стоя напротив меня, он сделал
глоток кофе, выразил удовольствие и, пристально глядя в мои глаза, ответил:
— Медиум — это человек, способный к сверхчувственному
восприятию. Теперь таких людей называют экстрасенсами. А гибкий медиум может
воспринимать духов различными способами: писать от их имени и иногда их
почерком, говорить, видеть духов, впадать в сомнамбулическое состояние,
предсказывать, лечить, исцелять, использовать пневмографию…
— Пневмографию? — услышала я уже знакомое слово.
— О да, — с энтузиазмом подтвердил Коровин. — Пневмография —
это способ написания желаемой информации непосредственно духом без участия руки
медиума и лишь при его посредничестве. Медиум вызывает духа. Дух при этом может
писать о чем угодно и на чем угодно. К примеру, на стене, на бумаге, на мебели,
даже на предметах одежды. Общение с духами при помощи пневмографии достигается молитвами,
сосредоточением мысли и вызыванием особого состояния. Пневмографией, к примеру,
можно объяснить начертание трех слов в зале пира Валтасара.
Пока я пыталась припомнить эти три слова, о которых
когда-то, безусловно, знала, Коровин перечислил мне всех медиумов, которые
только существуют, после чего решил приступить к их способностям.
— Вот, к примеру, грубые медиумы, — с энтузиазмом воскликнул
он.
— А что такое медиумы грубые? — спросила я.
— У нас таких нет, — с притворным смущением ответил Коровин.
— Это медиумы, общающиеся с низшими духами. Духами грубыми и необузданными.
Речь этих духов оскорбляет слух воспитанных людей, особенно дам.
— Так они что же, ругаются, эти духи? — изумилась я, уже
сожалея, что их у нас нет.
— Увы, — сокрушенно признался Коровин. — И говорят
непристойности.
«Забавно», — подумала я, сделала глоток кофе и переключилась
на личность самого великого магистра.
— А вы какой медиум? — спросила я, думая, что уж себя-то
Коровин и вовсе возведет в невиданные феномены.
Однако ошиблась.
— Я медиум инициирующий, — скромно ответил он. — Это значит,
что в моем присутствии обычные люди становятся медиумами, а опытные медиумы
приобретают невиданную силу.
«Недурно устроился, — подумала я, — все на других взвалил».
Коровин приблизился ко мне вплотную и застыл с чашкой в
руках, гипнотизируя меня призывным взглядом.
«Сейчас опустится на диван и начнет приставать, не зря же он
заманил меня в эту комнату», — подумала я и занервничала.
Глянула на часы, до сеанса времени еще было достаточно.
Общество Коровина устраивало меня и даже развлекало, но во всем хороша мера.
— Ax, — воскликнула я, вскакивая с дивана и устремляясь к
бассейну, — у вас такой дом! Я восхищена вашим вкусом. Долго вы его строили?
— Не строил вообще, — ответил Коровин, следуя за мной. —
Может, выпьем шампанского?
— Сначала кофе, потом шампанское? — рассмеялась я. — Нет,
спасибо, хочу на трезвую голову пообщаться с духами. Если этот особняк вы не
строили, следовательно — вы его купили?
— Да, и почти ничего здесь не переделывал, — слегка морщась,
ответил Коровин, пытаясь вновь вплотную приблизиться ко мне.
Я не теряла бдительности, порхнула к тренажерам и
воскликнула:
— То, что вы купили именно этот особняк, тоже говорит о
вашем вкусе. Вы сказали «почти не переделывал», следовательно, что-то
переделали?
