«Ну, с духами не с духами, — подумала я, — а посмотреть на
это чудо спиритизма — Коровина будет полезно со всех сторон: и для будущей
книги, и для общего развития, и для поднятия тонуса, и для улучшения
настроения. Разве это не смешно, когда взрослый солидный мужчина на полном
серьезе ведет беседу то с Распутиным, то с Наполеоном? С другой стороны,
Коровин в большой моде. Салон Кольки Косого против салона Коровина просто
колхоз. Просто срам, что я еще ни разу не была у Коровина».
О своем психическом здоровье я уже почти не беспокоилась.
Забвение — это то, что позволяет человеку существовать в нашем злокозненном
мире. Если бы не забвение, жизнь утратила бы смысл. Поскольку меня больше на
карниз не тянуло, я забыла о нем, расслабилась и решила, что тот инцидент
произошел в связи с секундным помутнением рассудка на почве ссоры с соседями.
«Вряд ли это повторится», — подумала я и дала Розе и Марусе
согласие отправиться к Коровину.
Лишь из любопытства.
Глава 4
Мне снился сон.
Страшный сон.
Даже ужасный.
Ужасный по нескольким причинам. Во-первых, он был очень
длинный — длиной в жизнь. А во-вторых, во сне я была мужчиной, да ладно бы еще
красивым, бодрым и молодым, а то совсем наоборот — я была пожилым низкорослым
мужчиной и обладала всеми атрибутами старости: лысиной, вставными зубами,
подагрой, животом и одышкой. И почему-то всем этим я очень гордилась.
Впрочем, известно почему: у меня были деньги, много денег.
Утром после душа я подходила к зеркалу и, с огромной симпатией глядя на свое
неприглядное отражение, нежно оглаживала раздутый обжорством живот, щелкала
вставными зубами, проводила рукой по плешивому темечку (по привычке приглаживая
то, чего давно уже нет) и удовлетворенно себе говорила:
— Хорош, чертяка!
Видимо, я ждала чего-то еще более безобразного и, не найдя,
приходила в восторг. После этого я выпячивала впалую грудь и героически
пыталась подобрать дряблые мышцы живота; живот от этого в объеме не уменьшался,
а лишь покрывался жировой рябью и становился похож на корку гигантского
апельсина, но я была очень собой довольна и с улыбкой вещала:
— Рано пока на диету, рано. Еще сойдет.
И не ошибалась, потому что действительно сходило. Все
сходило за первый сорт: и впалая грудь, и безобразный живот, и плешь, и
вставные зубы. Да еще как сходило! Под дверью ванной с полотенцем в руках меня
ожидало существо, которое своими прелестями с лихвой возмещало все мои
недостатки.
Существо порхало ко мне на своих длинных стройных ногах, в
искреннем порыве нежности своими сочными губками чмокало меня прямо в плешь и с
материнской любовью обтирало полотенцем мой отвратительный жирный живот. При
этом существо не играло, нет-нет, оно действительно боготворило меня, потому
что ждало от меня много, очень много…
Старый, плешивый и пузатый, я был не просто я — старый, пузатый
и плешивый. Существо видело во мне уверенного в себе хозяина жизни, всем
известного и всем нужного, с которым нет никаких проблем, а есть одни лишь
радости. И именно этот источник радостей любило во мне существо, охотно прощая
и плешь, и вставные зубы. Прекрасное существо даже не замечало этих мелких
недостатков, поскольку было счастливо и понимало: счастье это случайно и рядом
с плешью и животом могли оказаться любые другие длинные и стройные ноги.
Красивых ног в стране много, а богатых и знаменитых животов мало и на всех не
хватает.
Прекрасное существо было неглупо, все понимало и обожало
меня и каждодневно радовалось, что я у него имеюсь и в роли мужа ограничиваюсь
им одним, этим прекрасным существом, в то время как великое множество
красивейших ног, губ и глаз только и думают, как отобрать у него мои живот,
плешь и прочее…
В общем, это была любовь, большая, прекрасная любовь,
замешанная…
Хотя любая любовь замешана на чем-нибудь прозаическом, так
что эта от других не сильно отличалась, но дело не в том. Сон закончился
примерно так же, как заканчивается любая жизнь: трагично. В конце концов я,
старый дурак, попала в неприятность: неожиданно начала задыхаться прямо посреди
счастливейшей жизни. Как и при каких обстоятельствах это случилось со мной — не
помню, но ощущения я испытала ужасные. Помню лишь, что была кромешная тьма — то
ли подвал, то ли чулан — и это меня почему-то страшно пугало. Глаза лезли на
лоб от нехватки воздуха, страшные спазмы сковывали грудь и горло, руки
судорожно пытались сорвать с шеи карденовский галстук, мысли путались…
Боялась, не знаю чего, тряслась всем своим жиром… В голове
был один страх, жуткий страх, просто животный ужас. Впрочем, были и две-три
мысли о прекрасном существе, мол, погибаю, и как-то оно теперь выживет без
меня? Без средств, без друзей останется — глупое да наивное, — оберут до нитки
и по миру пустят…
На этом жутком месте я и проснулась, разбуженная телефонным
звонком Маруси. Как всегда она беспардонно врывалась в мою жизнь, но на этот
раз я была ей благодарна, честное слово.
— Старушка! Епэрэсэтэ! — изумилась Маруся. — Ты прямо вся
еще спишь? Как не стыдно, старушка, я прямо вся давно уже на ногах!
— Добро бы просто сплю, — пожаловалась я, — а то такую дрянь
смотрю. Одни кошмары, жуть!
Хотелось, конечно же, сразу, входя в мельчайшие подробности,
рассказать сон, но сильные впечатления вытеснили из памяти весь словарный
запас. Пришлось ограничиться лишь этим жалким лепетом. Маруся же и слушать меня
не собиралась.
— Еду к тебе, будь готова, — сообщила она и бросила трубку.
«К чему это я должна быть готова?» — подумала я, тупо глядя
на себя в висящее напротив кровати зеркало и безмерно радуясь тому, что нет еще
у меня плеши и вставной челюсти, а, напротив, есть белые натуральные зубы и
роскошные длинные волосы, которые я ни за что не доверю стилисту, как бы моден
он ни был.
Должна сказать, что последнее сообщение Маруси меня
насторожило, как любое ее сообщение. Жутко хотелось знать, к чему я должна быть
готова. После страшного сна я уже не ждала радостей от жизни, поскольку все
естественное всегда ценила выше любого богатства и никогда терпеть не могла
примеси денег в отношениях, а тут сразу столько неприятных впечатлений…
Но нет худа без добра, в ванной меня ждал сюрприз. Когда
после душа я подошла к зеркалу и не обнаружила у себя отвислого живота, то едва
на радостях не потеряла сознание. К счастью, явилась Маруся и отвлекла меня,
пришлось бежать открывать ей дверь, откладывая обморок.
Дверь я открыла, в умилении приговаривая: «Боже, как я
хороша! Как хороша!»
— Ты что, старушка?! — изумилась Маруся. — С чего ты это
взяла? Хоть бы в зеркало на себя посмотрела. Прямо вся помятая и опухшая. Тьфу!
