Через несколько минут бывшему дипломату пришлось признать, что Морган принадлежит к тем немногим людям, которые начисто лишены страха высоты. В памяти Раджи, все еще цепкой, хотя подчас она и играла с ним злые шутки, возник какой-то смутный сигнал. В былые времена некий француз прогулялся по канату над Ниагарским водопадом и даже остановился на полпути, чтобы перекусить. Если бы не бесспорные свидетельства, Раджасингх скорее всего не поверил бы, что такое возможно.
Но нет, француз французом, а было и что-то еще… Что-то важное, какой-то инцидент, имеющий непосредственное отношение к самому Моргану. Какой же? Морган… Морган… Ведь неделю назад Раджасингх практически не знал о нем ничего…
Ну конечно же! Перед началом строительства Гибралтарского моста возник короткий спор, на денек привлекший внимание средств информации; пожалуй, именно тогда он и услышал впервые имя Моргана.
Главный инженер проекта выступил с неслыханным предложением. Поскольку, говорил он, машины пойдут по мосту на автоматическом управлении, нет никакой нужды ограждать дорожное полотно какими бы то ни было перилами; одно это может облегчить конструкцию на тысячи тонн. Разумеется, идею Моргана сочли абсолютно неприемлемой: что, если, посыпались вопросы, автоматика откажет и машина покатится к краю пропасти? У главного инженера был готов ответ и на это.
Если автоматика вдруг, в кои-то веки, откажет, то автоматически сработают тормоза и машина встанет, не пройдя и ста метров. Свалиться с моста она может лишь в том случае, если находится в крайнем внешнем ряду и если произойдет одновременный отказ автоматики, всех встроенных систем безопасности и тормозов, — а такое может случиться не чаще чем раз в двадцать лет.
До сих пор объяснение шло гладко. Но тут главный инженер допустил оплошность. Наверное, он не учел, что фраза попадет в печать, а может, неудачно пошутил. Он позволил себе сказать, что если уж случится немыслимое и какая-нибудь машина вылетит через край, так уж пусть летит, не задерживаясь, чтобы не повредить моста.
Нечего и говорить, что, когда Гибралтарский мост наконец построили, по сторонам его были натянуты отражающие канаты; и, насколько известно, пока никто еще не нырял с исполинской дуги в Средиземное море… Однако теперь Морган, по-видимому, вознамерился принести в жертву земному тяготению самого себя, и притом здесь, на Скале демонов, — иначе истолковать его поведение просто нельзя.
В самом деле, что он затеял? Стоя на коленях подле Трона боевого слона, он вытащил прямоугольную коробочку, по форме и размерам похожую на старомодную книгу. Разглядеть ее толком Раджасингх не успел, да если бы и успел — манипуляции инженера были все равно ему непонятны. По всей вероятности, какой-то прибор; но, скажите на милость, что за анализы могли понадобиться Моргану на вершине Як-кагалы?
Неужели он собирается здесь что-то строить? Никто этого, конечно, не разрешит, и вообще непостижимо, чего ради затевать строительство в подобном месте: короли, страдающие манией величия, к счастью, давным-давно перевелись.
К тому же поведение Моргана накануне вечером не оставляло и тени сомнения: до приезда на Тапробан он и слыхом не слыхивал об этом утесе…
И тут Раджасингх, всегда гордившийся умением держать себя в руках в самых непредвиденных и драматических обстоятельствах, невольно вскрикнул от ужаса. Вэнневар Морган поднялся на ноги, повернулся спиной к пропасти — и тут же, без промедления, сделал шаг назад, в пустоту.
6
ХУДОЖНИК
— Приведите перса ко мне, — приказал Калидаса, как только перевел дыхание.
Обратный подъем от фресок к Трону боевого слона теперь не был ни трудным, ни опасным: лестницу, сбегающую по отвесной скале, обнесли высокими поручнями. Но Калидаса чувствовал, что устал. Надолго ли еще достанет ему сил совершать это паломничество без посторонней помощи? Конечно, рабы могли бы. снести его вниз, а потом наверх на руках, но отдать такой приказ означало бы поступиться королевским достоинством. И уж вовсе немыслимо было представить себе, что чьи-то глаза, кроме его собственных, глянут в лица сотни богинь и сотни их прекрасных служанок, составляющих его поднебесную свиту.
Отныне и вовеки, денно и нощно у входа на лестницу — единственного пути, ведущего в личный рай Калидасы, — будет дежурить стража. После десяти лет беспримерного труда его мечта наконец-то воплощена. Что бы ни бормотали ревнивые монахи на своей заоблачной горе, как бы ни спорили, — он наконец стал богом.
Несмотря на долгие годы, прожитые под тапробанским солнцем, Фирдаз до сих пор оставался светлокожим, как римлянин; но сегодня, склоняясь перед королем в поклоне, он был еще бледнее и беспокойнее обычного. Калидаса задумчиво посмотрел на художника, затем, что было уже совершенной редкостью, послал ему улыбку одобрения.
— Ты хорошо поработал, перс, — произнес король. — Найдется ли в целом мире мастер, который мог бы тебя превзойти?
В душе художника тщеславие боролось с осмотрительностью; борьба закончилась вничью, и он ответил уклончиво:
— Мне такие неведомы, ваше величество.
— Хорошо ли я заплатил тебе?
— Я вполне удовлетворен.
«Ответ, — подумалось Калидасе, — едва ли искренний. Раньше только и слышно было: дай денег, дай помощников, дай дорогие материалы, купленные за тридевять земель. Но кто же станет требовать от художника, чтобы тот разбирался в экономике? Откуда ему знать, что королевская сокровищница почти опустошена баснословными издержками на этот дворец и все, что вокруг него?..»
— А теперь, когда твоя работа здесь закончена, чего бы ты хотел?
— Я просил бы ваше величество разрешить мне вернуться в Исфаган, чтобы я мог вновь жить со своим народом.
Именно такого ответа и ожидал Калидаса — и искренне сожалел о решении, которое теперь вынужден был принять. Но на долгом пути до Персии слишком много границ, слишком много правителей. Разве позволят они художнику — создателю Яккагалы — выскользнуть из своих алчных объятий? А у богинь на западной стороне утеса не должно быть соперниц…
— Это не так-то просто, — заявил король решительно, и Фирдаз сразу сгорбился и побледнел еще сильнее. Властелин мог бы вообще ничего не объяснять — но это один художник обращался к другому, — Ты помог мне стать богом. Эта новость уже достигла иных земель. Едва ты лишишься моей защиты, как все захотят от тебя того же…
Какое-то время художник хранил молчание, и единственным ответом Калидасе служило завывание ветра; ветер, конечно же, не мог не стенать, натолкнувшись в своих вечных странствиях на непредвиденное препятствие. Потом Фирдаз произнес так тихо, что Калидаса едва расслышал:
— Значит, мне запрещено уезжать?
— Вовсе нет, можешь ехать, и я позабочусь, чтобы ты был обеспечен до конца твоих дней. Но только при условии, что ты никогда больше не станешь работать ни на одного государя.
— Охотно обещаю это вашему величеству, — откликнулся Фирдаз с почти неприличной поспешностью.
