Эдмонд посмотрел на него, как будто услышал нечто святотатственное. Впрочем, он был из не очень религиозной семьи…
— Что ты хочешь сказать?
— Что сказал. Из-за чего ты впал в уныние и всем своим видом демонстрируешь, как жестока к тебе жизнь? «Боже, как мне больно» написано у тебя на лбу, на спине…
— Джей, ты в порядке? Головой не бился? Таблеток не принимал? Моя девушка от меня сбежала.
— И что? Ты легко найдешь себе какую-нибудь теплую куклу в постель. А Саманту ты не любишь.
— И что? То есть… тебе откуда знать?
— Я вообще тебя очень давно знаю. Успел изучить.
— Слушай, а что ты почувствовал, когда Элли тебя бросила?
— Если ты хотел этим вопросом поставить меня на место или сделать мне больно, тебе не удалось. Когда Элли ушла, я почувствовал досаду, недоумение, может быть, обиду. Но я не таскался по барам с убитым видом. Повод, конечно, был, но не было причины.
— Да, черт подери, мне тоже обидно!
— Это не причина так себя жалеть.
— Я не понимаю… Ты вообще на моей стороне? А, дружище? — Его глаза, до того затуманено-тусклые, вспыхнули злым огнем.
— Нет, — честно ответил Джастин.
Эдмонд потрясенно замолчал. Потом выдавил из себя:
— Почему?!
— Потому что я ее люблю.
— Джей… Это не смешная шутка.
— Это вообще не шутка.
— Ты точно не пил и не бился головой о стену?
— Тебе легче поверить в то, что я не в своем уме, чем в то, что я люблю Саманту? Почему? Потому что ты не веришь, что ее можно по-настоящему любить? Или потому, что ты вообще не знаешь, что такое любовь?
— Так, значит, это из-за тебя? Из-за тебя она ушла?! Ха-ха-ха! Хочешь, чтобы я в это поверил? Издеваешься? Где ты ее прячешь?
— Она ушла не из-за меня. Наверное, из-за тебя. Или из-за себя. Во всяком случае, я знаю о ее местонахождении не больше, чем ты.
— Ты с ней спал? — прохрипел Эдмонд.
— Не твое дело, — холодно ответил Джастин.
— Не мое дело?! — Эдмонд вскочил. — Она моя…
— Бывшая девушка. А ты ее бывший парень. Это действительно тебя не касается. Особенно после того, как ты изменил ей с первой попавшейся симпатичной коровушкой.
— Ты предатель.
— Больше нет.
— Почему ты молчал?!
— А зачем мне было говорить? Пока она была с тобой, это действительно не имело значения. Теперь все изменилось.
— Какой же я идиот! — Эдмонд рухнул на табурет и залпом опрокинул в себя остатки бренди из стакана.
Джастину показалось, что он услышал, как хрустнул лед на зубах Эдмонда. Он рассеянно наблюдал за уверенными движениями невозмутимого бармена, который взглянул в их сторону не больше двух раз. Замечательная у него профессия. Человек становится невосприимчив ко всему.
— Я думал, что отправляю невесту в путешествие под присмотром старого доброго друга, а оказалось, что я посадил в одну клетку волка и овечку!
— Идиот, — цинично настолько, что даже сам удивился, согласился Джастин. — Только не надо называть Саманту овечкой, она вовсе не такая.
— Овца. Овца, дрянь и потаскушка, — процедил Эдмонд сквозь зубы, глядя Джастину в глаза.
Джастин сам не успел понять, как пальцы правой руки сжались в кулак и как этот кулак вылетел вверх — ощутил только соприкосновение его со скулой Эдмонда, где под тонким слоем кожи и мышц кость.
Увидел, будто в замедленной съемке, как Эдмонд падает назад и опрокидывается табурет. Кто-то где-то взвизгнул, большинство замолчали, бармен посмотрел на них заинтересованно.
Джастин вскочил — ему показалось, что тоже слишком медленно, как будто воздух превратился в воду.
Так же неестественно медленно к ним двигался вышибала — высокий молодой парень с бычьей шеей и угрожающе большими мускулами на руках.
Потом время потекло с нормальной скоростью, не тонкой струйкой, а ручьем.
Джастин не стал слушать, что ему скажут и куда пошлют, — шагнул по направлению к двери.
— Полицию вызову, — сказал охранник ему вдогонку.
Джастин махнул рукой.
А за дверью был поздний августовский вечер, в полную силу светила половинка луны, но тщетно — все равно ярче горели неоновые вывески и фонари. Пахло табачным дымом из бара, бензином от проезжей части и еще какой-то дрянью. Как это все пошло. Зачем жить там, где почти не видно звезд?
Джастину отчаянно захотелось обратно в Ирландию, где под ногами — жесткий вересковый ковер, темно-зеленый с нежным розоватым узором, сверху — звездное небо, а рядом — Саманта.
Позади него хлопнула дверь — оттуда вывалился Эдмонд.
Эдмонд был потрепан, изрядно пьян и жаждал отмщения. Выяснение отношений на кулаках продолжилось. Правда, продолжать им пришлось недолго, потому что приехала полиция: охранник, очевидно, не шутил и не пугал, а честно предупреждал.
На ночь их оставили в участке. Джастин с усмешкой смотрел на Эдмонда, который, видимо, слишком поздно понял, во что вляпался и чем ему это грозит. «Преуспевающий молодой адвокат задержан полицией за хулиганство». Неплохой заголовок. Хотя можно и еще лучше, скажем, «Падение дома Ивенов: пьяный отпрыск благородного семейства затеял драку в баре». Нет, это было бы нечестно по отношению к Эдмонду, он ничего не затевал — затеял Джастин. Первый удар принадлежал ему, а первый удар в этом случае и есть инициатива, и все провокации не в счет. Но ему собственно говоря, даже беспокоиться не о чем, он не светский лев и не отпрыск «благородного семейства». Хотя слева ощутимо ноют ребра, может статься, даже перелом. Но это мелочи, гораздо большая неприятность — разбитый рот и рассеченная бровь, мать, увидев его, испугается.
Эх, надо было Эдмонду разбить губы. Чтоб неповадно было пачкать языком имя Саманты.
Колыхнулась в груди ярость, но тут же утихла. Абсурдно было бы кидаться на бывшего друга с кулаками прямо посреди полицейского участка.
Ярость улеглась, свернулась клубком до поры до времени, оставив только легкую тошноту и дрожь в пальцах.
А вообще Джастин чувствовал удивительную свободу — и пустоту. Свобода — восхитительное, упоительное ощущение, вот только когда с ней в душе соседствует пустота — не по себе, теряешься, что с ней делать. Но Джастин знал, что в данном случае это соседство временное. Пустота скоро перестанет существовать. Свобода, которую она породила, останется. Свобода действовать, двигаться вперед, искать, находить, говорить правду, открыто выражать свои чувства, свобода спорить, ссориться, мириться. Свобода от всех ограничений, которые так долго убивали его. Свобода от нечестной дружбы, от несчастной любви…
Свобода быть собой.
