Самое большое помещение в математическом центре корабля представляет собой усеченный с двух сторон эллипсовидный цилиндр с заостренными концами. У него нет ни пола, ни потолка, и только перед контрольной панелью закреплены три сиденья. Поскольку стена закругляется, сиденья, словно влюбленная парочка, наклонены друг к другу. Очень простые сиденья, такого же устройства, к которому привыкла Ларви, — две металлические плиты, закрепленные, как буква «V».
— На Вратах мы их покрывали металлической сеткой, — вспомнила Ларви.
— А что такое сетка? — поинтересовался Вэн, и когда ему объяснили, с одобрением проговорил: — Хорошая мысль. В следующий полет я себе сделаю такую же. Материал украду у Древних.
Как и во всех кораблях хичи, приборы действовали автоматически. На пульте управления в ряд располагалось больше десяти небольших колес с утолщениями посредине — каждому такому колесу соответствовали разноцветные огоньки. Правда, в полете до них никто не дотрагивался, знали, что это равносильно самоубийству.
Когда колеса поворачивались, огоньки меняли цвет и интенсивность свечения, и рядом появлялись светлые и темные полосы, похожие на спектральные. Они соответствовали установке курса; Даже Вэн не мог их прочесть, тем более Ларви и остальные участники экспедиции. Но со времени пребывания Ларви на Вратах ценой жизни многих старателей умные головы накопили много данных о системе управлениями кораблями. Одни цвета означали хороший шанс на нахождение чего-нибудь ценного. Другие соответствовали длительности пути. Некоторые, на самом деле многие, были помечены как недозволенные, потому что все корабли с такой расцветкой курсоуказателя, отправившись в пространство-быстрее-света, там и остались. Где это «там», никому не известно. Во всяком случае, никто из них не вернулся на Врата.
По привычке и по приказу, Ларви фотографировала все изменения цвета огоньков и экрана, даже если тот показывал нечто такое, что она не могла идентифицировать.
Через час после того, как группа покинула Пищевую фабрику, звезды начали сбегаться, превращаясь в одну мигающую яркую точку. Это означало, что корабль достиг скорости света. А потом исчезла и эта точка. Экран стал похож на серую грязь, испещренную каплями дождя.
Для Вэна, конечно, корабль хичи представлял всего лишь привычный школьный автобус: он пользовался им с тех самых пор, как подрос и оказался в состоянии сжать сосок двигателя. Пол никогда не был раньше в настоящем корабле хичи и несколько дней испытывал подавленность. Джанин тоже было не по себе, но в ее четырнадцатилетней жизни просто появилась новая игрушка. А вот Ларви — тут другое дело. С некоторыми разновидностями подобной чудо-техники ей приходилось сталкиваться на Вратах, где она и добыла свои браслеты. И этот корабль пугал ее.
Ларви ничего не могла с собой поделать. Она не в состоянии, была убедить себя, что это всего-навсего обычный челночный рейс. Слишком привыкла бояться неизвестного, еще будучи пилотом Врат.
Ларви пробиралась по обширным, относительно обширным — почти сто пятьдесят кубических метров — помещениям корабля и беспокоилась. Ее внимание привлекал не только словно покрытый грязью экран. Тут был и сверкающий золотой ромб, высотой значительно больше человека, который, как считалось на Вратах, содержит в себе механизм полета быстрее звука и взрывается, когда его пытаются открыть. Была здесь и стеклоподобная прозрачная спираль, которая время от времени сильно разогревалась. Никто не знал, почему она раскаляется и покрывается маленькими огоньками в начале и конце каждого рейса.
Но был и еще один очень важный момент. Именно этого момента Ларви и ждала. И когда ровно через двадцать четыре дня пять часов и пятьдесят шесть минут после того, как они покинули Пищевую фабрику, спираль засветилась, Ларви не смогла сдержать вздоха облегчения.
— В чем дело? — подозрительно проговорил Вэн.
— Мы на полпути, — ответила она, отметив время в своем журнале. — Это поворотный пункт. Его всегда с нетерпением ждешь в корабле Врат. Если достигнешь поворотного пункта, когда истрачено больше четверти запасов, ты знаешь, что они кончатся до возвращения, и ты умрешь на обратном пути.
Вэн надулся.
— Ты мне не веришь, Ларви? Мы не умрем с голоду.
— Хорошо быть уверенным в собственной неуязвимости, — улыбнулась она, а потом вдруг перестала улыбаться, потому что подумала, что ждет их в конце пути.
Они притирались друг к другу, как могли, по тысяче раз в день действуя друг другу на нервы. Пол, чтобы отвлечь Вэна от Джанин, научил его играть в шахматы. Вэн терпеливо — а чаще нетерпеливо — пересказывал им снова и снова все, что мог поведать о Небе хичи и его обитателях.
Они как можно больше спали. В гамаке рядом с Полом бродили и кипели юношеские соки Вэна. Он метался и крутился, когда из-за смены ускорения корабля менялась и нагрузка. Вэн жалел, что отправился в полет не один и не может себе позволить поступать, как привык и как, по-видимому, нельзя делать, когда ты в компании. Но скорее наоборот — Вэн мечтал быть не один, но только со своей подружкой Джанин, чтобы на ней опробовать все то, чему учили его Крошечный Джим и Генриетта.
Вэн много раз спрашивал Генриетту, какова роль женщины в этом слиянии. Она на это всегда охотно отвечала, даже если находилась в отвратительном настроении, но ее ответы ничего не давали Вэну. С чего бы ни начиналась ее фраза, заканчивалась она неизменно одним и тем же — ужасной изменой ее мужа с этой шлюхой Дорис.
Вэн даже не представлял, чем физически женщина отличается от мужчины. Примитивные рисунки и слова не помогали ему. К концу пути любопытство победило сдерживающие навыки начавшегося окультуривания, и он начал просить Ларви или Джанин показать различия на собственном теле.
— Я не буду даже притрагиваться, — наивно попросил он у Джанин.
— Ты грязное животное, — в ответ на это проговорила девочка. Но она не рассердилась. Джанин улыбалась. — Потерпи, парень, и у тебя будет много возможностей.
Но Ларви было совсем не до улыбок и, когда разочарованный Вэн ушел, у сестер состоялся долгий и нудный разговор. Долгий, насколько терпела Джанин.
— Ларви, дорогая, — сказала она наконец, — я все знаю. Знаю, что мне всего пятнадцать лет... ну, почти пятнадцать, и что Вэн немногим старше. Знаю, что мне нельзя беременеть почти в четырех годах полета от ближайшего врача. И что я не смогу справиться со всем тем, что за этим последует. Я все это прекрасно помню. Ты думаешь, что я только твоя сопливая младшая сестра? Ну что ж, может быть, и так. Но я еще и твоя умная сопливая младшая сестра. Когда ты говоришь что-то стоящее, я очень внимательно слушаю и делаю правильные выводы. Поэтому успокойся, дорогая Ларви. — Загадочно улыбаясь, она оттолкнулась в направлении Вэна, потом остановилась и вернулась, чтобы поцеловать старшую сестру. — Ты и папа, — легкомысленно проговорила Джанин. — Вы постоянно прижимаете меня к стене. Но все равно я вас обоих люблю. Кстати, и Пола тоже.
Ларви знала, что Вэн тут ни при чем. Все они отчаянно испускали запахи. И среди запахов пота и других выделений были феромоны в таком количестве, что даже монах стал бы повышенно сексуален, не говоря уже о неопытном девственном мальчике. И совсем не вина в этом Вэна, скорее наоборот. Если бы он не настоял, они бы не взяли с собой столько воды. А если бы не взяли, то были бы еще грязнее и потнее, чем теперь, когда им хотя бы можно обтираться влажной губкой. Если подумать, они покинули Пищевую фабрику слишком импульсивно. Пейтер оказался прав.
