Глава 16
ПЭТ
Главным открытием Пэт Эдкок — которое сделали до нее миллионы заключенных — стало то, что в тюрьме жизнь низводится до удовлетворения основных потребностей. Не надо принимать никаких решений, противостоять кризисам; главным событием дня является прием пищи.
Набор продуктов отличался разнообразием. Фруктовые соки (после добавления воды) становились вполне приятным напитком. Конечно, неплохо было бы добавить пару кусочков льда, но и без него вполне можно обойтись. У них даже оказалось настоящее вино, не очень хорошее, зато разлитое в пластмассовые емкости, которые после споласкивания годились для других нужд. Джимми, правда, раздражало отсутствие пива, а кофе вызвал всеобщее разочарование. Это был европейский кофейный напиток с добавлением цикория и из явно пережаренных зерен. Да и пить его холодным удовольствия не доставляло. Лишь Розалина и Мартин сочли эту бурду вполне приемлемой.
И все же жизнь понемногу налаживалась. Самым тягостным было то, что, куда бы Пэт ни повернулась, всюду она видела свое отражение. А ведь наблюдать себя непричесанной или с кругами под глазами не всегда приятно. Если что-то и могло свести ее с ума, считала Пэт, то это зеркала. Изрядно досаждал и Джимми с его дурацкой привычкой так или иначе зацепить, подать недвусмысленный сигнал; но теперь от него спасала хотя бы одежда.
И все же этого было недостаточно.
Время истекало, истекало безвозвратно и впустую. Раньше Пэт не приходилось терять его столь бездарно. Она жила в мире, где всегда требовалось что-то делать, обычно больше, чем позволяли двадцать четыре часа: Пэт работала, составляла планы, исполняла общественные обязанности, искала и находила развлечения. Здесь же ничего этого не было. Не хватало даже так наскучивших просмотров поступивших сообщений и приставаний уличных попрошаек. Вспоминались картины детства: воскресные походы в зоопарк с дядей Кабби или родителями, где она разглядывала белых медведей или угрюмых горилл. Воспоминания и вызванные ими параллели причиняли боль.
— Мы как животные в зоопарке. Нам нечего делать, — пожаловалась она. — В такой жизни нет никакого смысла.
Даннерман покачал головой:
— Здесь ты ошибаешься, для кого-то все имеет смысл.
— Даже вот это?
— Все. Люди часто говорят о бессмысленных преступлениях, когда, например, кто-то убивает восьмидесятилетнего старика, живущего на пособие, чтобы снять с него ботинки. Люди полагают, что бессмысленно убивать из-за такой мелочи. Но для того, кто это сделал, преступление имело смысл. Ему нужна была обувь.
— Спасибо за лекцию, доктор Даннерман, — сказал Джимми Лин. Даннерман упрямо покачал головой.
— Я лишь хочу сказать, что все это должно иметь какой-то смысл для Чудика и других. С их точки зрения. Нам нужно лишь определить эту точку.
— Вы так говорите, словно защищаете их, Даннерман, — ворчливо заметил Мартин Деласкес.
— О, черт, ну почему мне всегда твердят, что я защищаю плохих парней?
— Кто говорит? — озадаченно спросил генерал.
— Разные люди. — Он не стал уточнять. Похоже, некоторые темы ему обсуждать не хотелось. Почему? — недоумевала Пэт. — Так или иначе, — продолжал Даннерман, — я лишь стараюсь понять, что происходит. Может быть, прежде чем обнаружить себя, они хотят побольше узнать о нас.
— И что же им надо? — спросила Пэт. — Кстати, не для того ли Чудик прилетел на «Старлаб», чтобы подслушивать, что творится на Земле?
— Наверное, им этого показалось мало, — тяжело проговорил Деласкес. — Помните, как поступали в старину моряки, встречавшиеся с туземцами? Они похищали несколько человек, брали на борт корабля и наблюдали за ними. Ваш Христофор Колумб… — начал он, но остановился и нахмурился.
Теперь и остальные услышали какой-то далекий звук, почти пронзительный вскрик, слабый и едва различимый. Никто ничего не сказал, лишь Розалина пожала плечами.
— Возможно, в этом зоопарке мы не единственные звери.
— По-моему, голос человеческий, — с беспокойством заметил Джимми.
Даннерман промолчал, но нахмурился. Пэт тоже показалось, что кричал человек. И голос очень напоминал голос Дэна Даннермана.
Крик не повторился. Они прислушивались, старались не шуметь, но так ничего и не услышали. Даннерман сказал, что, кажется, различил какой-то неясный гул, Пэт ответила, что уловила шепот.
Даннерман покачал головой.
— Шепот человеческий?
— Откуда мне знать? У меня сложилось впечатление, что в нем прозвучала вопросительная интонация.
К ее неудовольствию, Джимми Лин воспринял это как намек. Пододвинувшись ближе, он сказал:
— Возможно, спрашивали о чем-то, что я хотел бы получить? — Его рука скользнула по ее плечу.
Присутствие китайца все больше раздражало Пэт. Сбросив его руку, она отвернулась.
— Отвалите, Лин.
— Почему? — спокойно спросил он. — Конечно, такими вещами лучше заниматься без свидетелей, не спорю, но что поделаешь. Скромность здесь неуместна.
— Все дело в том, — ответила Пэт, — что я не хочу заниматься с вами любовью, Джимми. Так что если вам нужна женщина, поищите в другом месте.
— Эй! — добродушно воскликнула Розалина. — И где же он станет ее искать? Я не занималась этим уже лет сорок.
— А что еще здесь делать? — как бы приглашая рассуждать здраво, спросил китаец. — Это вполне естественно и пойдет вам на пользу. Так писал в книге мой предок. Он говорил, что долгое воздержание вредно для здоровья, и я всю жизнь старался следовать его совету.
Розалина мило улыбнулась ему.
— Хотите помастурбировать? Вам никто не станет мешать. Если нет, то давайте, пожалуйста, сменим тему.
Джимми насупился:
— На какую же?
Она ответила не сразу:
— Я думаю о тех посланиях из космоса. Похоже, большинство из нас восприняли их как шутку, сочтя розыгрышем какого-нибудь уставшего от дежурства наблюдателя. Теперь мы знаем, что это не шутка, но как быть с остальной частью послания?
— С какой?
— Вспомните. Некто похожий на огородное пугало тискает то, что стало со Вселенной после Большого Сжатия. Что это значит?
— Я поинтересовался у одного астронавта, — сказал Даннерман. — По его мнению, это предупреждение о том, что случится, когда Вселенная перестанет расширяться и начнет сжиматься.
По крайней мере, подумала Пэт, они нашли тему, которая ей немного знакома.
— Подобные рассуждения бессмысленны. После Большого сжатия ничего не случится. Это все равно, что задаваться вопросом о том, что было до Большого взрыва. Ответ — не было ничего. Это не наука, а метафизика.
Розалина покачала головой:
