Летом 1917 года, когда Брусилов был Верховным Главнокомандующим, он часто выезжал на фронт уговаривать солдат прекратить братание с противником, не покидать позиции, изгнать немцев из России и лишь потом заключать мир без аннексий и контрибуций. Однако уговоры эти ничего не давали, так как солдаты горой стояли на «Декларацию прав солдата», которая, по словам генерала Алексеева, «была последним гвоздем, вбитым в гроб русской армии».
Брусилов был плохим оратором, но пытался подражать Керенскому даже манерой держать фуражку донышком кверху. Он избегал слова «наступление», но всячески подводил солдат к этому, хотя успеха и не добивался. Характерным для таких выступлений был митинг в 38-й пехотной дивизии под Двинском. О приезде Верховного Главнокомандующего знали, но к встрече его поезда Почетный караул не был выстроен, и построился он лишь через полчаса после прибытия. Затем Брусилов на автомобиле проехал к одному из самых разложившихся полков – 151-му пехотному Пятигорскому, отказавшемуся стать на позиции. Его речь закончилась криками солдат: «Долой! Довольно! Кровопийцы!» – и Брусилов ушел к автомобилю, провожаемый топотом и свистом.
В июле он был заменен генералом Л. Г. Корниловым, став Военным советником Временного правительства, определенным на постоянное пребывание в Москве. Брусилов занимал совершенно лояльную, надпартийную позицию чисто военного специалиста, давая профессиональные ответы на поставленные ему вопросы.
Когда произошел Октябрьский переворот в Петрограде, большевики Москвы тотчас же подняли восстание и здесь. 27 октября в Москве начались уличные бои.
Брусилову было предложено возглавить офицеров, оставшихся на стороне Московской городской думы и «Комитета общественной безопасности», но он отказался. Вот как описывает он дальнейшие события в уже упоминавшемся журнале «Россия»: «Во время октябрьского переворота я был ранен в ногу тяжелым снарядом, который раздробил мне ее настолько, что я пролежал в лечебнице Руднева 8 месяцев, а когда вернулся домой, то меня арестовали и держали в заключении два месяца, а затем еще два месяца под домашним арестом. В тот день, когда меня ранило (осколок снаряда влетел прямо в комнату, где находится Брусилов. – В. Б.), в мою квартиру приходили матросы, но меня уже унесли в лечебницу. И все это меня нисколько не озлило и не оскорбило, ибо я видел в этом естественный ход событий.
В 1918, 1919 и 1920 годах я и голодал, и холодал, и много страдал заодно со всей Россией, и потому находил это естественным. Нужно заметить, что мое материальное положение несколько улучшилось только во второй половине 20-го года, когда я поступил на службу, то есть два с половиной года спустя после Октябрьского переворота, когда началась внешняя война с поляками».
Далее генерал продолжал: «Для меня была важнее общая, конечная цель – и только. Я старался приблизиться к народной толпе и понять психологию масс… Я вполне признаю возможность некоторых моих неверных шагов во время налетевшего на нас революционного шквала. Только много времени спустя, когда я 8 месяцев лежал с раздробленной ногою, я много понял…»
…Когда в лечебницу Руднева пришла делегация офицеров, предложившая переправить его на Дон, Брусилов, отчеканивая слова, сказал: «Никуда не поеду. Пора нам всем забыть о трехцветном знамени и соединиться под красным», – писала в своих мемуарах «В борьбе с большевиками» эмигрантка Нестерович-Берг (Париж, 1931). Следует иметь в виду, что атаманом на Дону тогда был Каледин.
А потом Главком Красной армии Сергей Сергеевич Каменев, – бывший полковник Генерального штаба, хорошо знавший Брусилова, – предложил ему возглавить Особое совещание при Главнокомандующем.
9 мая 1920 года через полмесяца после начала Советско-польской войны было созвано Особое совещание, состоявшее из бывших офицеров и генералов русской армии, согласных служить советской власти. Его председателем был назначен Брусилов.
30 мая 1920 года Брусилов подписал воззвание «Ко всем бывшим офицерам, где бы они ни находились» с призывом идти в Красную армию, забыв все прошлые обиды, «дабы своей честной службой, не жалея жизни, отстоять во что бы то ни стало дорогую нам Россию и не допустить ее расхищения, ибо в последнем случае она безвозвратно может пропасть, и тогда наши потомки будут нас справедливо проклинать и правильно обвинять за то, что мы из-за эгоистических чувств классовой борьбы не использовали своих боевых знаний и опыта, забыли свой родной русский народ и загубили свою матушку-Россию».
В ответ на это обращение тысячи русских офицеров, в том числе и многие пленные белые офицеры, в тот же самый день попросили принять их в Красную армию.
Воззвание Особого Совещания было опубликовано и в Крыму, где все еще находилась армия Врангеля. После его прочтения офицерам стало страшно: оказалось, что громадное большинство мозга армии – Генеральный штаб – не с ними, а с большевиками. И их умелую руку почувствовали в критическую минуту и Колчак, и Деникин, и Врангель.
А первым в списке перешедших на сторону советской власти стоял Брусилов…
Однако мнение русской эмиграции не было однозначным, ибо и сама эмиграция состояла из миллионов людей и десятков политических течений.
Тогда же, в 1920 году, в Харбине вышел сборник статей эмигранта, кадета и публициста Н. В. Устрялова – одного из лидеров течения сменовеховства, получившего свое название от имени журнала «Смена вех». Сменовеховцы надеялись на перерождение советской власти в буржуазное государство. Сборник его статей назывался «В борьбе за Россию» и был посвящен «Генералу А. А. Брусилову, мужественному и верному служителю Великой России в годину ее славы и в тяжкие дни страданий и несчастья».
«До чего отрадно, до чего символично, – писал Устрялов, – что первая война объединившейся новой России с внешним врагом связана с именем старого боевого генерала старой русской армии – словно сама история хочет примирить Великую Россию былого с Великой Россией нового дня! И нет ничего легче, как понять мотивы доблестного полководца, слишком старого, чтобы стремиться к „авантюрам“, и слишком уже знакомого с боевой славой мирового масштаба, чтобы во имя личного честолюбия прельщаться красным блеском советских наград…
Великая любовь к родине повелительно заставляет его отбросить колебания и предрассудки, пренебречь осуждением некоторых из бывших соратников и друзей, и, несмотря на грань, отделяющую его символ веры от идеологии нынешней русской власти, честно отдать ей свои силы и знания».
Когда Брусилова назначили в Центральный аппарат Реввоенсовета Республики, в парижской эмигрантской газете «Общее дело», редактором которой был старый народоволец В. Л. Бурцев, тут же появилась серия статей, две из которых назывались: «Как они продались III Интернационалу» и «Предатели-нахлебники». Приводя список 12-ти царских генералов, перешедших на службу к большевикам, газета писала, что перечисленные поименно удовлетворяют всем условиям, чтобы подлежать смертной казни, ибо они поступили на советскую службу добровольно, занимали посты исключительной важности, работали не за страх, а за совесть и своими оперативными распоряжениями вызвали тяжелое положение Деникина, Колчака и Петлюры.
