Во мне проснулась надежда:
— Каким образом? Может быть, мне пойти к королю?
Омери задохнулась в ужасе:
— Даже не думай об этом, любимый! Если только ты отправишься к королю Домасу и расскажешь ему обо всем, что произошло, он наверняка призовет Равелина и сурово его накажет. Он может даже потребовать, чтобы принц сам сослал себя в отдаленное поместье, сказав, что вид его оскорбляет зрение приличных людей. И тебя даже наградят. Но Равелин вернется в Ирайю через несколько месяцев, а ты можешь исчезнуть. И пусть один брат ненавидит другого, но никому не позволено ставить в неловкое положение королевскую фамилию. Никому. Кроме того, в Вакаане привыкли более деликатно относиться к таким вещам. По моему мнению, нам надо бы переговорить с некоторыми нашими друзьями, которых король считает людьми мудрыми. И чтобы эти друзья перемолвились со своими друзьями. И беседы эти должны проходить в интимной обстановке и без шума. Через какое-то время — через неделю или через месяц — мы переговорим и с Бимусом. Так слушок доберется и до королевских ушей. Он проведет свое тайное, негласное расследование. А как только он узнает правду, причем сам узнает, тогда-то принца Равелина и прихватят под уздцы. И возможно, он получит неожиданный приказ отправиться на борьбу с разбойниками куда-нибудь на север.
Я не поверил.
— И таким образом ситуация нормализуется, а мои проблемы и проблема Ориссы разрешатся?
Это было невероятно.
— Как я уже сказала, Равелина приведут в чувство, а это для нас, по крайней мере, важнее, нежели судьба двух варварских городов на западе. Прости, Амальрик, любимый, но именно так думают в Вакаане.
Я ничего не понимал, особенно там, где дело касалось гарантий. Но Омери предлагала единственный план, в котором было какое-то разумное зерно. А завтра я схожу к Яношу, и мы пересмотрим наши аргументы. Хоть я и был еще зол, помня о его несправедливых оскорблениях, но я сказал себе, что все мы не идеальные, да и, потом, Далекие Королевства стали его навязчивой идеей гораздо раньше, чем моей. И, уже лежа в постели, я подумал, что теперь нашей дружбе придется перенести самое серьезное испытание.
Проснулся я час спустя с воплем, рвущимся из груди. Крик просился наружу, но так и не вырвался. Омери беспокойно заворочалась рядом. А я как бы одновременно и уже не спал, и в то же время пребывал в каком-то лихорадочном состоянии из-за этого вещего сна.
Две мысли жгли мой мозг. Одну я уже понял, по крайней мере в принципе: вскормлен какой-то черный колдун, созданный из боли, страха и смерти. Если Равелину удастся осуществить его план, то и Орисса, и Ликантия обратятся в хаос. По нашим землям будут бродить армии бандитов и мародеров. И со временем от нас не останется ничего, кроме заброшенных земель, таких, как Спорные земли и другие, что мы видели. И я даже представлял себе лицо Равелина, нависшее над этой кровавой разрухой, ухмыляющееся этому разрушению, жажду которого он впитал в себя с молоком матери.
Если позволить Равелину осуществить его план… И тут я вспомнил о том, что Равелин хотел бы превратить Яноша в своего цербера. И я задумался: в цербера или в наемного убийцу? Ничто не помешает Яношу принять участие в заговоре против короля Домаса. Пусть так, но ни в каком кошмаре я не мог себе представить Яноша, крадущегося по королевскому дворцу с отравленным клинком в поднятой руке. Однако разве не может Янош сам организовать, возглавить и осуществить переворот? Чтобы в момент победы его умертвил свежекоронованный король, безмерно скорбящий об убийстве брата? Нет. Это было слишком фантастичным.
Я попытался взять себя в руки и посмотрел в окно. Хотя было еще темно, пока неуверенно, но уже начали перекликаться птицы в саду. И не надо было бы засыпать, но я не удержался. Не помню, как упала голова на подушку. Запомнил лишь последнюю мысль: предстоит день, ни на что не похожий.
Глава двадцать шестая
ПЕЩЕРА
Это больше напоминало кошмар, но все-таки было явью. Где-то сбоку горели факелы. Я лежал на холодном влажном камне. В ноздри набивался запах плесени, во рту ощущался солоноватый привкус крови. Я знал, где я: опять в подземелье архонтов, глубоко под их дворцом в Ликантии.
Я только что очнулся от сновидения, в котором прошла чуть ли не половина жизни и каждую деталь которого я помнил наизусть. Нам с Яношем так и не удалось сбежать из этого подземелья, мы не сражались с воскресителями за души людей Ориссы и никогда не путешествовали далеко от Перечного побережья к Далеким Королевствам. Я вспомнил о женщине по имени Омери, которая мне снилась, понял, что ее никогда не было, и глаза мои увлажнились. По крайней мере, боги сжалились, подарив мне кусочек воображаемого счастья в этом затянувшемся сновидении.
Я почти совсем проснулся в этом кошмаре. Но из сна той степени погружения я запомнил не только то, что мы уже бежали из подземелья, но и как мы бежали. Я окончательно проснулся и оглядел этот проклятый подвал в поисках Яноша. Я должен поведать ему мой сон, особенно ту часть его, которая связана с этим ликантианским подземельем, и, возможно, из этой моей иллюзии удастся составить план настоящего побега.
Чей-то голос проскрежетал:
— Очнись же, Антеро! Это заклинание не может действовать вечно.
Нет, я не был в подземелье архонтов. Я был в другом сыром каменном подвале, маленьком и тесном. Вокруг не было никого — ни охраны, ни собратьев по заключению, ни Яноша. Не было и орудий пыток напротив камеры. Я пребывал в одиночестве… если не считать Грифа. Он сидел сгорбившись на массивной скамье у стены. Он улыбался. Я заставил себя встать.
— Господин Антеро, — насмешливо сказал он, — очнулись? Позвать девок, чтобы они вас помыли? Слуг, чтобы одели в шелка? А может, ту актерку сисястую, с которой вы славно исполнили вместе не одну мелодию? Стоило бы, чтобы вы поглядели, как она мне доставит удовольствие. Жаль, нельзя.
Я молчал, ничего не понимая. Я даже не мог сдвинуться с места. Гриф поднялся и подошел ко мне. И я увидел его пустую глазницу, в которой что-то шевелилось. Значит, удар тупым концом копья лишил-таки его глаза. Гриф понял, на что я вытаращился, и своей мускулистой рукой нанес мне удар в живот. Я задохнулся и опустился на колени, прижав руки к животу.
Толчком ноги он опрокинул меня на спину и уставился на меня сверху вниз.
— Да, — сказал он. — Ты действительно вышиб мне одну моргалку. Но я нашел получше способ глядеть. Мой хозяин одарил меня… неким даром. Поделился со мной могуществом, чтобы я, глядя на людей, мог понимать их намерения.
Гриф хлопнул себя по пустой глазнице и расхохотался, так что эхо запрыгало по каменному мешку.
И в этот момент я увидел в его глазнице красный огонек, крошечный дергающийся огонек. И понял, что попал в реальность того кошмара, что проклятием висел надо мною уже много лет. На счастье или несчастье, но мне было позволено заглянуть в мое будущее, где моим мучителем, лодочником и сопровождающим стал Гриф. Как же я не понял этого тогда, когда впервые встретился с Грифом на постоялом дворе?
