— Итак, благородные господа, — раздался дивный голос, — доставила ли я вам удовольствие?
Наши головы кивнули в едином порыве. Мелина вновь возлежала на кушетке, одетая, как и прежде, в шаровары и куртку. Только разметавшиеся волосы и возбужденное лицо указывали на то, что она несколько секунд назад исполняла этот невероятный танец.
— Вознесем мольбу Бутале! — разом вскричали мы. Грянули оглушительные аплодисменты. Мужчины принялись наперебой возносить ее искусство. К ее ногам со звоном полетели монеты и драгоценности. Среди мужчин засновал Лиго, похлопывая их по спинам, призывая не скупиться, улыбка не сходила с его лица. Я не мог удержаться. Вскочив на ноги, я сорвал с пояса единственное, что мог преподнести ей в дар, — кошель с золотом моего отца. Расталкивая толпу с ощущением, что я стал в два раза сильнее, я пробился к ее пьедесталу. Она подняла на меня взор, и я застыл перед ней. Я вдруг понял, что она рада меня видеть. Ее чувственные губы раздвинулись в улыбке. Я бросил кошель поверх груды других даров. Он упал с тяжелым звоном.
— А это мой красавец юноша с пылающими волосами, — сказала она. Сказано было тепло и приветливо. Но исходящий от нее аромат лишил меня слов. Я только и смог, что кивнуть.
— Амальрик Антеро, не так ли?
И не было для меня музыки прекраснее, чем имя мое, произнесенное ее устами. Я склонился:
— К вашим услугам, моя госпожа.
От такого официального обращения она рассмеялась, показав белые безупречные зубы. Но вовсе не потому, что ей это показалось неприятным. Тем не менее я вспыхнул.
— О, прошу тебя, зови меня Мелина. Так обращаются ко мне все друзья. Мои самые близкие друзья. — Она тронула меня за руку пальцами, и я затрепетал от этого прикосновения. — И я, как мне подсказывает Бутала, предвижу, что нам суждено быть близкими друзьями.
Я даже сам не понял, что пробормотал в ответ. Она же рассмеялась так, словно я был самым остроумным мужчиной в Ориссе.
— Скажи мне, — спросила она, — твои волосы настоящие? Или это та самая косметика, которая сейчас в Ориссе так модна среди молодежи?
— Самые настоящие, уверяю тебя, моя, гм… Мелина. Клянусь честью.
— Ну, ну, не клянись пока, — поддразнила она. — В конце концов есть интересные способы проверить, насколько ты правдив, юный Амальрик. Заодно можно было бы проверить и верно ли то, что говорят знающие женщины о рыжих мужчинах, и их пылкости.
Если до этого я едва отыскивал необходимые слова, то теперь мой язык готов был сорваться с привязи. Я хотел воззвать криком к богам, чтобы они позволили мне ей это доказать. Сейчас же! Уж я бы показал ей настоящий пыл. Не то бессильное и грубое трепыхание, на которое лишь и были способны эти свиньи. Но не успел я раскрыть рта, как вперед протиснулся Лиго. Вместе с ним был мужчина средних лет с характерной запоминающейся внешностью. В нем я узнал одного из богатейших конкурентов моего отца.
— Если ты не возражаешь, Мелина, — сказал Лиго, — я бы хотел представить тебе одного из самых горячих твоих поклонников.
Мужчина шагнул вперед, глаза его горели желанием. Я не стал слушать их разговор, а бросился прочь. Я понял, что именно этот мужчина выбран Мелиною на ночь. Видимо, его подношение оказалось самым большим. И если бы я не заставил себя сбежать сразу, то думаю, убил бы его на месте.
Меня остановил голос Мелины:
— Минутку, Амальрик.
Я обернулся, боясь поднять взгляд, я знал, что глаза выдадут мои чувства. Но все же не удержался. Я должен был увидеть ее еще раз. И только теперь я разглядел, какого цвета ее глаза. Они были зелены, как драгоценные камни, что добывают в страшных северных лесах.
— Что, Мелина? — прохрипел я.
— Ты бы хотел еще разок прийти сюда, не так ли? Ну так обещай, что придешь.
Я, не сдерживаясь, откровенно выпалил:
— Я бы принес в подарок тебе мою жизнь, чтобы только заслужить от тебя приглашение.
Она не ответила. Если бы она приказала мне, я бы тут же, не колеблясь, перерезал себе горло. Вместо ответа она поцеловала один из своих совершенных пальчиков и приложила его к моей руке.
— Я буду ждать, Амальрик, — прошептала она. — Мой рыжеволосый красавец.
Не помню, как я добрался до дома. Видимо, по воздуху, так окрылили меня ее слова.
После той ночи я стал приходить к Мелине при первой возможности. А это значило, что я должен был любыми способами добывать деньги для подношений. Лиго совершенно ясно дал мне понять, что с пустыми руками приходить не стоит. И в этом я винил только его, но никак не мою прекрасную Мелину. Я был уверен, что и сам по себе, без этого проклятого золота, интересен ей. Что этот Лиго мог понимать в тех чувствах, что бушевали у каждого из приходивших мужчин в груди? Ведь он был всего-навсего сводником, заинтересованным лишь в доходах гильдии гетер. И уж лично он наверняка был особенно заинтересован в этом прибыльном деле.
Я мучился и наслаждался от стремительных перемен в настроении Мелины. То мне казалось, что сейчас ее интересую только я. А в следующий момент я был лишь пылью у ее ног. Но я упивался даже унижением, в которое она меня погружала, презрением, с которым она относилась к богатым дарам, холодными взглядами, нарочитым обращением внимания на других мужчин. С этими другими я возлагал свои дары к ее ногам. И терпел презрение. Терпел насмешки. Терпел все более развязную манеру обращения с собою со стороны Лиго.
Я потратил все, что у меня было. Я распродал все свое имущество. Выпрашивая деньги, я лгал и лгал отцу. Когда же наконец он стал мне отказывать, я столько назанимал у друзей без надежды отдать, что они разом отвернулись от меня. Но как только я погружался в отчаяние, Мелина относилась ко мне теплее и ласкала меня, пока вновь не разгорался огонь желания. Она громко расхваливала меня с перед другими мужчинами или вдруг, ссылаясь на усталость и боли от своей работы (я и представить страшился, откуда эти боли), просила помассировать ее. И тогда я становился просто рабом, банным мальчиком. Она стонала под моими руками, словно проникаясь страстью. Слегка поворачиваясь, она позволяла моим, рукам оказываться в самых потаенных ее местах. А затем отсылала меня прочь с горящими от желания глазами, поэтому я всегда возвращался с богатыми дарами, еще сильнее жаждущий ее. Уж на этот-то раз, думал я вновь и вновь, она наконец-то окажется в моих объятиях и, как в той песне о храбром капитане, попросит унести ее далеко-далеко. Но этот момент все не наступал. Уже уверенный, что она вот-вот сдастся, я вдруг при следующей встрече натыкался на сердце черствое, как у торговца рабами.
Так проходили друг за другом месяцы унижения. В этой лихорадке любви я побледнел и похудел. Когда я ложился спать, сон был столь беспокойным, что не приносил никакого отдыха. Именно тогда начало навещать меня странное сновидение. И чем дольше я служил своей навязчивой идее, тем чаще повторялся этот кошмар. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, вызывая к жизни воспоминание о сновидении, меня охватывает дрожь.
