Хэл ничего никому не сказал — подкоп следовало держать в секрете.
Дирейнцы господствовали в воздухе, хотя рочийские драконы все еще представляли серьезную опасность.
Хэл поднимал свои звенья в воздух на заре и на закате, и почти каждый день рочийцы поднимались ему навстречу.
Среди них не было ни одного грозного черного дракона. Хэл уже начал надеяться, что, возможно, эти чудовища сожрали Ясина, или рочийцы обнаружили, что на них нельзя положиться, или что-нибудь еще.
Хэл собирал с рочийцев свою кровавую дань, как и сэр Нанпин, Гэредис и сэр Лоурен. Но Одиннадцатая эскадрилья все еще несла потери, и всадников в казарме оставалось все меньше и меньше, а попойки становились шумнее и шумнее, причем иногда пьяное веселье начинало отдавать истерикой.
Хэл слал в штаб Первой армии запрос за запросом, часть из которых определенно граничила с нарушением субординации, ругаясь и умоляя прислать им пополнение.
Но оно не приходило.
* * *
Солдат на передовой подняли по тревоге, не объяснив причину, а всем драконьим эскадрильям было велено находиться в воздухе от рассвета до заката и быть готовыми, как говорилось в приказе, «не упустить возможные цели».
Хэл знал, что все это означало, но делиться ни с кем не стал. Возможно, так и оставшийся ненайденным вор и убийца из их эскадрильи был всего лишь вором и убийцей.
Но, вероятнее всего, нет.
Они кружили над Оде звеньями по трое, а остальные драконьи звенья тянулись следом.
Стояло летнее утро, обещавшее перетечь в жаркий день, но пока еще свежее и ясное.
Заклубился дым, и подпорки в подкопе под землей с хрустом обрушились.
Внешняя стена затрещала, задрожала и с грохотом рухнула, чуть не запрудив обломками реку.
Но волна дирейнских солдат не поднялась в атаку. Расстояние между внешней и внутренней городскими стенами было слишком незначительным, чтобы не превратиться в ловушку.
Рочийские защитники поспешили к внутренней стене, ожидая нападения, которого так и не произошло.
Это был первый шаг.
Где-то неподалеку предстояло вырыть еще один подкоп, под внутреннюю стену.
Тем временем осада продолжалась, и кавалерия с пехотой ежедневно патрулировали окрестности, чтобы убедиться, что Оде остается в блокаде.
Рочийцы пустили в ход новую тактику — перед самым рассветом выпускали четверых или шестерых драконов с огромными корзинами, в которых, однако, были не солдаты, а съестное. Обратно они улетали — если им это удавалось — с ранеными солдатами.
Хэл, все еще ведущий собственную войну, приказал своим всадникам атаковать прилетающих драконов, а улетающих пропускать беспрепятственно.
Его всадники, питающие к убийству больных и раненых ничуть не большую склонность, чем сам Кэйлис, повиновались.
Кроме сэра Нанпина, который утверждал, что любой дракон и его всадник должны быть мишенью и на войне нет места жалости.
Хэл признавал, что с точки зрения логики он прав, и не наказывал его за неповиновение.
Относиться к Трегони лучше после этого он не стал.
«... Сегодня мы потеряли еще двух драконов. Первый был искалечен в схватке с тремя другими драконами, и нам пришлось пристрелить его. Откровенно говоря, я считаю, что вина за это всецело лежит на всаднике, который совершенно неопытен и не сообразил, что не стоит ввязываться в бой, когда силы настолько неравны.
Второго, дракона сэра Нанпина Трегони, поразил какой-то непонятный недуг. Мы изолировали его в сарае, отчего бедняге стало еще более одиноко. Трегони, разумеется, вообще отказался навещать своего дракона, сказав, что не намерен подцепить от зверя какую-нибудь заразу.
Мы послали за колдуном и попытались найти где-нибудь в округе ветеринара. Но ни один из них ни разу не имел дела с драконами, а маг смог лишь немного облегчить бедному зверю последние часы.
Я уже начинаю думать, что несчастным драконам следовало бы оставаться у себя на западе, никакой бы враг им тогда не грозил.
Мы определенно не принесли им ничего, кроме горя. Может быть, когда эта война закончится — если это когда-нибудь произойдет, — нам следует освободить всех драконов и отпустить их на все четыре стороны.
Я знаю, что все это глупость, поскольку многие драконы уже давно и прочно приручены и предпочитают нашу компанию. Кроме того, тех, кто попал в плен еще детенышами, вряд ли можно отпустить назад, в дикую жизнь, потому что там они проживут не больше нескольких дней, а то и меньше, если столкнутся с дикими драконами.
Что же тогда говорить о тех, кого держат в зверинцах, кто привык каждый день без исключений получать свою овцу, или что там привозят им служители на своих тележках?
И снова мне кажется, что все, к чему бы человек ни прикоснулся, он сначала употребляет в своих собственных целях, а потом на разрушение.
Мне жаль заканчивать свое письмо на столь мрачной ноте, но именно так я себя сейчас и чувствую.
Скучаю по тебе,
Хэл».
Хэл не знал, что будет с ним и Хири, когда он вернется на войну, и с удивлением обнаружил, что часто думает о ней.
Она каждый день писала ему письма — о пустяках, о самых простых вещах: о том, как продвигается сев в Кэйр-э-Карстерз, о последних сплетнях из столицы, обедах, на которые была приглашена, о том, что она надела и что там подавали.
Все это, как ни странно, совершенно не раздражало Хэла и отвлекало его от войны.
Она работала в одном из розенских госпиталей, жила в особняке Тома Лоуэсса и отчаянно скучала по Хэлу.
Хэл, в свою очередь, тоже скучал по ней и отвечал на ее письма так часто, как только мог.
Хэл на опыте постигал одиночество человека, облеченного властью. Теперь, когда рядом не было Сэслик, ему не с кем было поделиться ни замыслами, ни мыслями — в особенности мыслями о войне и о драконах.
Похоже, он начал влюбляться в этих огромных зверей — и в леди Хири.
Он фыркнул. У него не было времени на подобные слабости, тем более — теперь.
Но все же, думая о ней, иногда в самое неподходящее время, он против воли улыбался, и ему на миг становилось легче.
И снова войска привели в полную боевую готовность, но на этот раз велели приготовиться к решительному наступлению.
Хэл вновь облетал город, выглядывая признаки чего-нибудь подозрительного.
На этот раз он их обнаружил.
Неподалеку от того места, где был первый подкоп, он увидел людей, внезапно вырвавшихся из тщательно замаскированных минных галерей и помчавшихся прочь с такой скоростью, как будто за ними гнались черти.
